Дорога в прошедшем времени - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Бакатин cтр.№ 14

Студенческие годы, годы учебы в Сибстрине – самые прекрасные годы моей взрослой жизни. Никого не буду в этом убеждать. Тот, кто был студентом, и так поймет и поверит. Бессмысленно тратить время и на подробные воспоминания. Сколько было студентов, столько и воспоминаний. У каждого – абсолютно индивидуальные, личные, свои, и у всех – абсолютно одинаковые, как воспоминания инкубаторских цыплят. Как бы жизнь ни пошла, кем бы вы в итоге ни стали, большим ученым или прорабом, министром или агрономом, ваши студенческие воспоминания в своей эмоциональной основе едины. Их объединяет и роднит общий оптимизм молодости, ожидание настоящей большой жизни, чувства товарищества, братства, любви.

Не думаю, что смутные годы серьезно поколебали эту основу студенческой жизни, настроений молодости. Наверное, что-то изменилось… Говорят, больше стало голого, граничащего с цинизмом практицизма. А в наше время разве его не было?

Если раньше главным приработком для студента была разгрузка вагонов, то теперь – занятие коммерцией. Дело не в том, что хуже или лучше. Работа есть работа. Просто вагонов стало меньше, а коммерции больше. Но думаю, главное отличие студента времени недоразвитого социализма от студента нынешнего полукриминального-полурыночного существования в разной степени уверенности в будущем. То есть раньше она, как правило, была, а теперь, как правило, ее нет. У нас проблем с трудоустройством не было. Все брал на себя Госплан. Отличие было не в суммах будущих должностных окладов, а в географии и, что весьма немаловажно, в жилищных условиях.

Студенчество начиналось с колхоза. И так каждый год, каждый курс. С начала сентября иногда до конца октября. Чем выше урожай и ниже атмосферное давление, тем дольше студенты в колхозе.

Подрабатываем и плицами грузим зерно в автомашины. Хорошо, если еще надо сопровождать их на элеватор. Чудное занятие – лежать на зерне в кузове автомобиля, особенно по ночам.

Копаем картофель и грузим его мешками или тачками в вагоны для северных потребителей, а потому спешим.

Строим какие-нибудь незамысловатые склады или хранилища.

Мне такая студенческая жизнь нравилась. Вечера, а то и ночи отводились укреплению нашего студенческого братства. Пирушки, задушевные разговоры «бывалых» юнцов, походы по грязи в кромешную тьму на сельские клубные танцульки. Песни под баян и гитары…

С окончанием сельхозработ все это переносилось в более комфортабельные условия культурно-массовой толкучки большого города и быта студенческих общежитий.

Постепенно к старшим курсам эта студенческая, как сейчас говорят, «соборность», а я бы сказал «ватажность», начинала не то чтобы распадаться… Просто большее значение стали приобретать индивидуальные интересы и личные особенности каждого. Отношения к учебе, к науке, к спорту… Любовь, студенческие семьи, работа, способности, самолюбие, лидерство… Все это становилось все более и более определенным, заметным, стирая первоначальные общие черты студенческой ватажности. Это, по-видимому, общая закономерность. Чем старше становишься, тем более обособленный образ жизни ведешь.

Наверное, жить в те послевоенные годы было трудно. Но опять, в который уже раз, должен честно сказать, что не замечал этого. Жить было можно. Учиться было нужно. Кто хотел, тот учился. От голода никто не страдал. От похмелья было. Часто страдали. Но от голода если и страдали, то не далее как до обеда. Студенческие миникоммуны вполне справлялись с трудностями.

В комнате общежития нас было четверо. Гена Овчаренко, Лев Хрущев, Юра Балаганский, которого, конечно, все звали Шура Балаганов. С чувством юмора все нормально. Коммуна была веселая. Шура держал кассу. Стипендия в 1957 году, как помню, была 270 рублей. Мы складывались по сотне в месяц на еду. Каждый по очереди готовил после занятий какой-нибудь немудрящий обед. Жареная картошка, суп из консервов и т. п. Через месяц, ко времени получения стипендии, в кассе у Шуры всегда оставалось на бутылку. Хотя бутылка никогда не была проблемой.

Осенью 1957 года ведро картофеля на Октябрьском рынке стоило всего 3 рубля, бутылка водки «сучок» – 21 рубль 20 копеек. Таким образом, стипендия на гидрофаке являлась эквивалентом 90 ведер картошки или 13 бутылок водки. Не могу удержаться, чтобы не посчитать, а что же сегодня? В 1997 году студент получает стипендию от 80 до 200 рублей. Говорят, строители получают 150. Ведро картофеля на Усачевском рынке стоит 15 рублей, бутылка дешевой водки – 30. Таким образом, на стипендию – 10 ведер картофеля или 5 бутылок водки. Если не пить, жить тоже можно. Но конечно, из этой картофельной арифметики вовсе не следует, что советский студент материально был гораздо лучше обеспечен своего нынешнего собрата и пил больше, чем пьют сейчас. Думаю, что здесь более сложная ситуация. Тем более что сегодня это уже не 1997 год, а 2014-й. И в ценах прошедших лет я уже не ориентируюсь. Социальное исследование проводить лень, да и смысла нет. И так ясно: жизнь дорожает, цены растут. Но студент живет и радуется жизни, как сорок лет тому назад.

Общим для нашей студенческой юности был красавец Новосибирск. Гигантский город на величественной реке. Город-труженик. Город науки. Скромный, небогатый и, если сравнивать с шахтерским Кузбассом, голодный. Но гордый, с определенными претензиями на то, чтобы соответствовать неофициальному званию столицы Сибири. Такие жемчужины, как здания театра оперы и балета, вокзала, Красный проспект, мосты через Обь, могли украсить любую столицу. Город, в то время еще недостаточно благоустроенный, был тем не менее чистым. На его песчаных улицах, застроенных старыми деревянными домами с изысканной резьбой, было сухо после любого дождя. Особенно живописно, экзотично смотрелась хаотическая застройка гигантского оврага – русла реки Каменки. Домик лепился к домику. На крыше одного начинался двор другого. Первый год я жил на Каменке.

Для большинства из нас, дремучих провинциалов, деревенских парней, Новосибирск был действительно столичным городом. Театры, концерты в филармонии, кинотеатры, где перед началом сеансов играли джаз-оркестры, рестораны и ночные улицы, где «по асфальту шелест шин» последнего троллейбуса… Все это мы познавали вместе со своими любимыми девушками в нашем студенческом Новосибирске. А если еще вспомнить неописуемый ажиотаж, которым сопровождались хоккейные матчи, когда новосибирское «Динамо» принимало ЦСКА или «Крылья Советов», когда толпа, состоявшая главным образом из студентов, сносила ворота стадиона… Такое ликование могло быть только в столице. Не говорю уже о презренной моде так называемых «стиляг», которой все мы, дети шахтерских поселков и алтайских деревень, «заразились» в Новосибирске и в той или иной степени переболели, несмотря на осуждение комсомольских вожаков. Эволюция была очевидной. Абитуриентские широченные матросские брюки клеш на первом-втором курсах превращались в узкие дудочки, а дипломник ходил уже в брюках нормальной ширины. Эпидемии не случилось. Лично мне пришлось пережить еще и соприкосновение с абстрактной живописью. Откуда что взялось, не знаю. Неожиданно для себя сделал несколько эскизов в духе кубизма. Таким же «формалистическим» способом начал оформлять стенную газету нашего гидрофака. Но далеко не продвинулся. После первого же номера меня пригласил декан Ромашин и вежливо попросил быть поближе к реализму. Я спорить не стал. Но газету оформлять после этого отказывался. Мне же лучше.