– Не могу я тебя понять, – вздохнул собеседник. – Как только начинаю понимать – ты тут же делаешь что-то такое, чего я не понимаю.
– Например?
Назар снова молчал с минуту.
– Я понимаю, почему ты заказал Гену Гриба. Но не понимаю, зачем ты отправил потом его жену с ребенком жить в Черногорию. Не ты его, так он бы тебя. Никаких соплей.
– С чего ты решил, что я его заказывал? Кто-то его завалил, а я просто помог семье погибшего компаньона, – возмутился Хазрат, но Назар продолжал, будто не слышал его реплики.
– Я понимаю, зачем ты купил футбольный клуб – на нем хорошо бабки отмывать. Но не понимаю, зачем ты даешь деньги этому театру. Он никогда не принесет денег, на спектакли больше 10 человек никогда не приходит. Я понимаю, зачем ты едешь в Мекку. И даже понимаю, зачем ты взял стариков. Тебя за это будут очень уважать. Но я не понимаю, зачем ты позвал меня. Я не твой компаньон, я не телохранитель. Я просто работаю в твоей охране. Для меня это очень важно. Я стал верить в бога на войне. Я тебе благодарен. Но ты меня знаешь – я не буду тебе должен. И за это не сделаю для тебя ничего, чего бы не сделал в других обстоятельствах.
Хазрат сел на полке, и повернулся лицом к невидимому собеседнику, скрестив ноги под собой.
– Я тебя уважаю, Назар. Понимаешь?
– Нет, – признался тот.
– Вот именно за это! Ты не продаешься за кусок хлеба или пачку баксов. Ты просто делаешь то, что должен делать. И все. Таких мало, поверь мне. И я хочу, чтобы ты получил то, чего хочешь и чего заслуживаешь. Я не одариваю тебя. Когда мы вернемся, ты останешься на том же месте. Но, возможно, в твоей душе настанет мир. И мне от этого будет хорошо. Я это для себя делаю, а не для тебя. Вот, держи!
Хазрат стянул с пальца золотой перстень, протянул его через темноту, и на ощупь вложил в руку Назара. Тот ощупал подарок, понял, что это такое.
– Зачем?
– Он мне больше не нужен, – легко рассмеялся Хазрат.
– Мне он тоже не нужен, – хмыкнул татарин.
– Я знаю, – улыбнулся Энвер. – Поэтому и отдаю. Чисто отдаю. Даже не дарю. Если кто-то хочет что-то мое – он никогда этого не получит. Тебе ничего от меня не надо, кроме заработанного. Поэтому я легко могу отдать тебе все. Понимаешь?
– Возможно… – не сразу ответил Назар.
Кто-то из стариков внизу застонал во сне, потревоженный шумом – по коридору громко протопали чьи-то шаги. Кто-то шел смело, властно, не крадучись, и не стараясь не шуметь, как принято ночью. Так ходят очень уверенные в себе люди. Те, кто облечен властью.
8.
– Ну, показывай, где там твои чечены забаррикадировались.
Борис положил пакет с пирожками на стол купе проводника.
– Угощайся. Один что ли едешь?
– Да, Машка замуж собралась, как раз в эти выходные расписывается. И сказала, мымра, в последний момент. Замены не успели найти. Да мне так и лучше, полторы ставки идет.
– Во, чучундра, – засмеялся второй милиционер, сержант по имени Константин. Фамилий сопровождающих Витя не помнил, они часто менялись, и не было никакого смысла загружать память этой излишней информацией. – Самый сезон в разгаре, а она замуж соскочила. Еще медовый месяц, поди, затребует.
– Ага, – кивнул Соколов. – Сразу после свадьбы – отпуск. Путевку на юга выбила.
– Поездом поедет? – поинтересовался Костя.
– Ну не самолетом же. Поездом романтичней.
– Ох не завидую я проводникам! – поежился сержант. – Хуже нет клиента для бригады, чем проводник. Да Маха и так не подарок. У нас та же фишка – если цепанешь на чем бывшего мента – все, кранты, сливай масло, все мозги через хрен высосет.
– Ладно, хватит болтать, поздно уже, – оборвал Борис. – Показывай чеченов.
Витя вышел в коридор вагона и показал пальцем на второе купе.
– Вот здесь.
Борис повел плечами, настраиваясь, сдвинул, на всякий случай кобуру на ремне поудобнее, чтобы лежала прямо под рукой.
– Сколько их там?
– Четверо.
Лейтенант решительно постучал в дверь кулаком.
– Откройте!
– Кто? – послышался из-за двери недовольный голос.
– Милиция.
– Мы не вызывали, – с издевательским смешком ответили из-за двери.
– Открывай, проверка документов! – Борис от души врезал по двери. На его щеках заиграли желваки.
– Сейчас.
Десять секунд ничего не происходило.
– Давай трехгранник, – протянул руку лейтенант.
Витя кивнул, и пошел в свое купе, чтобы принести универсальный ключ. Константин отошел на шаг, и расстегнул кобуру.
Наконец, щелкнул замок, дверь отъехала в сторону. В проеме стоял высокий кавказец с коротко стриженой, но очень густой бородой.
– Чего надо, начальник? – снисходительно посмотрел он на наряд милиции, упершись руками в верхние полки. – Зачем спать мешаешь? Документы на посадке показывали, да?
– Я не знаю, кому ты там чего показывал, – сквозь зубы процедил лейтенант. – Документы. На всех. И быстро, я нервничаю.
– Зачем нервничать, дорогой! – осклабился кавказец с преувеличенным акцентом. – Сейчас все покажу. Вот мой паспорт, смотри, все в порядке. Я добропорядочный гражданин великой России!
Борис скрипнул зубами, чтобы не отреагировать на глумливые речи кавказца. Он повертел в руках новенький паспорт на имя Руслана Дикаева. Чистенький, совершенно необмятый, фотография владельца словно сделана пятнадцать минут назад.
– Нулевый аусвайс. Давно с гор слез, душок? – неприязненно поинтересовался Борис, исподлобья разглядывая Дикаева.
– Зачем так скажешь, командир? – расхохотался Руслан, показывая ряд белоснежных зубов. – Духом называешь, душманом. Душман – это враг. А какой я враг? Я друг. Я хороший. У меня и фамилия такая – Дикаев. Дика – по-чеченски значит «хороший».
– Из тебя чеченец, как из хрена – долото, – усмехнулся в ответ Борис. – На морду похож, а акцент правильно сделать не научился.
Паспорт выглядел настоящим, но одного старлей не мог понять – если этот Руслан не тот, за кого себя выдает, то какого черта он сделал такой паспорт? Кто в России в здравом уме будет выдавать себя за чеченца, не будучи таковым? Ну да, мы все россияне, один народ и все такое… Но ведь при слове чеченец делает стойку даже диванный Йорк-терьер!
Он сложил паспорт, но возвращать его не спешил.
– Документы остальных где?
– Командир, – печально попросил Руслан, – Зачем остальные? Они в сумке глубоко. У Бека с собой – но он спит, зачем будить? – он выразительно посмотрел на верхнюю полку, где, закутавшись в одеяло с головой, действительно кто-то спал.