– Что за вздор-с, – говорил он офицерам: – Не учите их, как попугаев, пожалуйста, не мучьте и не пугайте их; не слова, а мысль им передавайте.
– Муха! – сказал Павел Степанович одному молодому матросу, имевшему глуповатое выражение лица, – чем разнится бомба от ядра?
Матрос дико посмотрел на адмирала, потом ворочал глазами во все стороны.
– Ты видал бомбу?
– Видал.
– Ну, зачем говорят, что она бомба, а не ядро?
Матрос молчал.
– Ты знаешь, что такое булка?
– Знаю.
– И пирог знаешь что такое?
– Знаю.
– Ну, вот тебе: булка – ядро, а пирог – бомба. Только в нее не сыр, а порох кладут. Ну что такое бомба?
– Ядро с порохом, – отвечал матрос.
– Дельно! Дельно! Довольно с тебя на первый раз.
Не все понимали величайшее значение подобного вмешательства адмирала в военную педагогию, и редко кто постигал всю утонченность ума, избирающего кратчайший путь к цели. Некоторые слушали подобные объяснения с двусмысленной улыбкой и приписывали счастливой простоте то направление, которое внушено высшим умом и оправдано трудовым опытом».
Если судно шло в виду береговой черты, то штурманы, сверяясь с лоцией, уточняли место по счислению, если же вокруг было только открытое море, то приходилось вычислять обсервованное место по звездным светилам. Ночью это были звезды, а днем солнце.
За несколько минут до полудня штурманы выносили из своей каюты величайшую ценность – Гадлеев квадрант в XVIII веке и секстан в XIX.
– Ну-ка, – кричали штурманы своим помощникам, – тащите сюды карту меркарторскую, синусы со склонениями солнечными да таблицы майеровские! Счас колдовать будем!
Ровно в полдень измерили они и рассчитали широту, а в сумерках, измерив лунное расстояние и поколдовав над майеровской казуистикой, высчитали и долготу. Все, теперь, зная свое точное место, можно было не бояться скал и рифов, а смело прокладывать курс и продолжать плавание туда, куда вел их приказ.
* * *
И сегодня на флоте большое значение придается порядку салютации. И последовательность салютации, и количество выстрелов давно определены международными соглашениями. В эпоху парусного флота к вопросам салютации относились с еще большим пиететом. Истоки обряда пушечного салюта усматриваются еще с появлением первых пушек на судах. Так как процесс заряжания был весьма продолжителен, то холостым выстрелом своих пушек салютующий демонстрировал отсутствие агрессивных намерений и доброжелательность к встречному судну. Нарушение порядка салютации порой служило даже поводом для начала боевых действий. Английским морякам вообще предписывалось требовать первой отдачи себе салютации любого иностранного судна, в противном случае они немедленно открывали огонь. Заметим, что Петром Первым в Морском уставе было записано, чтобы российские корабли никогда и ни перед кем первыми не спускали свой крюйсель (это также являлось составляющей частью ритуала салютации) и не салютовали пушками, кроме случаев захода в иностранные порты и салютаций по обоюдному предварительному соглашению.
В отличие от сегодняшнего принятия присяги всего лишь один раз в жизни, в XVIII–XIX веках присяга принималась каждый раз, при вступлении на престол нового самодержца. Вот как выглядела процедура принятия присяги на Балтийском флоте при восшествии на престол Екатерины Второй.
К 10 часам утра со всех кораблей, находящихся в Кронштадте, командиры и большая часть офицеров, в полной парадной форме, прибыли на флагманский линейный корабль. Офицеры в кафтанах белого сукна с золотым позументом с зелеными воротниками и обшлагами, в белых штанах с белыми чулками. На шляпах у флагманов и капитанов команд белый плюмаж. На шпагах золотые темляки с зелеными шелковыми кистями. У артиллерийских офицеров все так же, только без позумента. Унтер-офицеры имели белые камзолы и зеленые штаны, поверх васильковые епанчи с белым подбоем, а на ногах кожаные штиблеты с медными пуговицами.
В 11 часов утра главный командир изволил выйти на шканцы и объявил при собравшихся со всей эскадры капитанах с их секретарями и офицерах и «при всех служителях» печатный манифест и присяжный лист о вступлении на престол Екатерины Второй. Прочитав манифест капитанам и офицерам, «по полученному присяжному листу присягали, и по окончании присяги в 11-м часу при выстреле из пушки поднят молитвенный флаг и отслужен молебен». Затем с адмиральского корабля был произведен особый коронационный салют в 312 выстрелов, за которым последовал общий салют со всех кораблей, судов и крепостных фортов в 15 выстрелов. После завершения присяги офицеров на флагманском корабле они разъехались по кораблям и судам флота, где и привели к присяге матросов. После этого на всем флоте был объявлен праздничный день, офицерам были устроены банкеты в кают-компаниях, а матросам выдано по двойной порции мяса и по двойной чарке.
Правила о салютах, или, как тогда называли, о «поздравлениях пушками», в течение первой четверти XVIII века определялись несколькими постановлениями, которые, однако же, на практике никогда строго не исполнялись. Так, в 1710 году положено, что крепость должна салютовать первому адмиралу семью, а прочим флагманам пятью выстрелами, и они должны отвечать ей тем же числом. Партикулярные же корабли должны салютовать крепости пятью выстрелами, а она им отвечала тремя. Но вслед за утверждением этого постановления оно было нарушено, и суда салютовали почти всегда большим числом выстрелов.
От иностранных коммерческих кораблей требовали, чтобы, подходя к нашим крепостям, они опускали фор или грот-марсель «вместо поклона» и подбирали вымпел. При встрече же с нашими военными судами иностранные купцы, кроме спуска марселя, должны были, если имели пушки, салютовать, а флагманы им отвечать двумя выстрелами менее.
В 1710 году в случае встречи наших архангельских фрегатов с иностранными судами велено было «французским, английским и испанским судам почтения не чинить». Но через два года, когда предполагалось несколько судов Азовского флота перевести в Балтийское море, то им предписывалось в случае прихода в иностранные порты «кумплемент отдавать, смотря на английские и французские поступки, чтобы чести флага не учинить афронта». С Данией (в 1710 г.), с Голландией (в 1716 г.) и со Швецией, при заключении Ништадтского мира, о правилах салюта были заключены трактаты; но условия со Швецией были так неопределенны, что при первом же применении их на практике возбудили недоразумения и вызвали со стороны русского правительства распоряжение, чтобы при размене салютов со шведами отвечать всегда одним выстрелом менее.
* * *
При существовавших порядках на русском флоте до 60-х годов XVIII века, действия начальствующих и непосредственно участвовавших в вооружении и снаряжении судов, чрезвычайно стеснялись как назойливым вмешательством Адмиралтейств-коллегии в самые мелочные их распоряжения, так и, особенно, происходившей от этого утомительно длинной перепиской. Во время плаваний распоряжения флагманов и командиров судов парализовывали «консилиумами» или советами с подчиненными им лицами. Командующий флотом, эскадрой или отдельным военным судном, при всех сколько-нибудь важных обстоятельствах, обязан был созывать консилиум и действовать по его решению. Установление это, лишь в редких случаях приносившее пользу, вообще оказывалось вредно, что под личиной благоразумной осторожности подчиненных останавливало всякий смелый порыв начальника и, с другой стороны, скрывало щитом закона нерешительность, а иногда и вредное бездействие начальствующих лиц. Интересно, что в то время, когда в инструкциях, даваемых начальникам флота, строго предписывалось руководствоваться решением консилиумов, в одном высочайшем потении главнокомандующему армией о консилиумах или советах вызывалось такое мнение: «этих бесплодных советываний в нынешнюю кампанию (в Семилетнюю войну) столько было, что, наконец, самое слово совет омерзит».