Господа офицеры и братцы матросы - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Шигин cтр.№ 79

В Жевакине прежде всего бросается в глаза его устремленность к Западу.

Лейтенант Жевакин много плавал заграницей. Еще в конце XVIII века он был в походе в Средиземное море… «в 95 году, когда была эскадра наша в Сицилии». Затем он совершил кругосветное плавание в 1814 году. Неудивительно поэтому, что фрак сшит из английского сукна, купленного им за границей. За свою стоянку в Сицилии Балтазар Балтазарович выучил несколько итальянских фраз и не забыл их за годы, проведенные в отставке, – он все еще помнит, как спросить хлеба или вина по-итальянски. Упоминание о встречах и дружбе с английскими морскими офицерами очень характерно: «Ну, народ такой же, как и наши моряки».

Гоголевский лейтенант – человек бедный. Как Фекла говорит, «только не прогневайся: уже на квартире одна только трубка и стоит, больше ничего нет, никакой мебели…» Фрак его перешит из мундира, построенного еще в 1795 году, по-видимому, и питается он также более чем скромно: «селедочку съел с хлебцем»… Однако его совершенно не смущает замечание Кочкарева, что у Агафьи Тихоновны нет никакого приданого. Балтазар Балтазарович не корыстолюбив. Он мечтает о счастье с Агафьей Тихоновной – «небольшая комнатка, этак здесь маленькая прихожая, небольшая ширмочка, или какая-нибудь в роли этакой перегородки». По-видимому, Жевакин – безземельный дворянин, существующий на скудную пенсию флотского обер-офицера. Земледелие его совершенно не интересует. Когда его спрашивает Павел Иванович, пашет ли сицилийский мужик, он отвечает: «Не могу вам сказать: не заметил, пашут или нет».

Мысли Балтазара Балтазаровича постоянно возвращаются к флоту, к товарищам по кают-компаниям кораблей, на которых он плавал. Едва ли он вышел в отставку по своей охоте – скорее, он один из многочисленных офицеров, которым не было места на флоте, постепенно сводимом на нет маркизом де Траверсе, александровским морским министром. Жевакин говорит то о третьей эскадре, на которой плавал бессмертный мичман Дырка, то об эскадре капитана Болдырева, на которой его сослуживцем был смешливый мичман Петухов. Его лицо не утеряло загара и обветренности, приобретенной за годы «дальних вояжей», которыми он гордится и ставит за главное свое отличие от прочих женихов девицы Купердягиной: «Хотели бы Вы, сударыня, иметь мужем человека, знакомого с морскими бурями?» Наивно? Да, конечно, наивно. Жевакин легко становится жертвой Кочкаревской интриги. Он не искушен в людских отношениях, доверчив и простодушен. Но он – порядочный человек из всех женихов Агафьи Тихоновны. Он один ведет себя как джентльмен.

Балтазар Балтазарович влюбчив, и в его заграничных воспоминаниях «итальяночки такие розанчики, так вот и хочется поцеловать»; «красоточки черномазенькие», даже детали женского туалета им не забыты: «здесь у нее какая-нибудь тафтица, шнуровочка, дамские разные сережки»… «манишечка, платочек». Он не прочь выпить: «покажешь, бывало, эдак, на бутылку или стакан – ну, тотчас и знаешь, что это значить выпить». Еще одна мелкая, но интересная черта. Жевакин чистоплотен и не терпит даже пылинки на своем старом вытертом фраке: «Вот там, пожалуйста, сними пушинку». Видимо, эта черта шла вразрез с современными ему русскими нравами и казалась смешной. Пожалуй, уместно также отметить вежливость Балтазара Балтазаровича не только с равными, но и с прислугой».

В связи с этим любопытны семейные дела известных российских флотоводцев. Герой Чесменского сражения адмирал Спиридов был счастливо женат и имел нескольких сыновей, один из которых тоже стал адмиралом, а другой – известным специалистом по дворянской генеалогии.

Из воспоминаний о кронштадтской жизни Ф. Булгарина: «В старину наши моряки, принужденные зимовать в портах, в которых не было никакого общества, не слишком были разборчивы в женитьбе, и хотя их дочери воспитывались в высших учебных заведениях, знали французский язык, музыку и танцы, но, возвратясь в родительский дом, подчинялись окружающему их, сохраняя память школьных наставлений: tenez-vous droite et parlez fransais («держитесь прямо и говорите по-французски»). Следовательно, в Кронштадте тон высшего круга был тогда в полном смысле провинциальный, с некоторыми особыми оттенками, а где принужденность и жеманство, там смертная скука.

Вторую половину кронштадтского женского общества, левую, или либеральную, сторону (принимая это слово вовсе не в политическом, а в шуточном смысле) составляли жены гарнизонных офицеров, констапелыни, шкиперши, штурманши и корабельные комиссарши с их дочками, сестрами, невестками, племянницами и прочая, прочая. Это было нечто вроде женского народонаселения островов Дружества, преимущественно Отаити, при посещении его капитаном Куком. В этом обществе было множество красавиц, каких я не видал даже в Петербурге. Не знаю, как теперь, но тогда город Архангельск славился красотою женского пола, и по всей справедливости: почтенные водители наших кораблей, штурмана и шкипера, и хранители морской корабельной провизии, комиссары выбирали для себя жен в этой русской Цитере.

Но вся красота заключалась в чертах лица, и особенно в его цвете (carnation) и в глазах…

…Я уже познакомил моих читателей с левою стороною кронштадтского женского общества. Для него отплытие флота и даже выступление на рейд было почти то же, что вакации для школьников. В то время, когда почтенные мужья занимались исправным ведением корабельного журнала или расчетливым распределением съестных припасов на корабле, нежные супружницы веселились напропалую с сострадательными людьми, принявшими на себя хотя приятную, но довольно скользкую обязанность утешать этих Пенелоп. На них красовались лучшие товары контрабанды. К числу забав принадлежали поездки в Ораниенбаум и в Петергоф. Это были пикники, составляемые угодниками красавиц. Эти поездки на катерах с песенниками, а иногда с музыкою, в кругу весельчаков и ласковых красавиц, начинавшиеся на берегу уединенными прогулками и кончавшиеся пиршествами, могли бы соблазнить даже и степенного человека! Громко, дружно, весело молодые люди распевали песню, которая начиналась двумя куплетами И. И. Дмитриева и оканчивалась двумя куплетами кронштадтского барда Кропотова:

Прочь от нас, Катон, Сенека,

Прочь, угрюмый Эпиктет!

Без утех для человека

Пусть несносен был бы свет.

Младость дважды не бывает,

Счастлив тот, который в ней,

Путь цветами усыпает,

Не предвидя грозных дней!»

Победитель турок при Афоне и Дарданеллах, адмирал Дмитрий Сенявин в юности имел некий роман в Лиссабоне, о чем с удовольствием впоследствии написал в свих мемуарах: «…Два дня в неделю были в городе ассамблеи, которые составляли все иностранные министры, консула, богатейшие негоцианты и несколько вельмож португальских. Один день имел консул голландский Гильдемейстр. Два дня было собрание у Стеца (сей негоциант был из всех богатейший в Лиссабоне, он снабжал эскадру нашу провизиями и всеми прочими вещами, дом его всегда почти был открыт для всех нас русских), а остальные два дня имел Никифор Львович (командир корабля Н. Л. Полибин – В. Ш.) у себя на корабле. В этих собраниях всякий раз были две сестры англичанки по фамилии Плеус, близкие родственницы с домом Стеца. Меньшая называлась Нанси и было около 15 лет. Мы один другому очень нравились, я всегда просил ее танцевать, она ни с кем почти не танцевала кроме как со мной, к столу идти – я к ней подхожу, или она ко мне подбежит и всегда вместе. Она выучила по-русски несколько приветливых слов, говорила мне, я на другой раз, выучив по-английски, отвечал ей прилично и мы так свыклись, что в последний раз на прощание очень, очень скучали и чуть ли не плакали. Это еще не все, а будет продолжение, а только не скоро, а ровно через 28 лет под конец моей молодости и при начале ея старости…»