Бить или не бить? - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Кон cтр.№ 40

Крепостники-помещики считали порку одним из главных национально-религиозных институтов России. Один такой «помещик-тож» написал в «Земледельческой газете» в феврале 1857 г.:

«Власть помещика – власть родителя над детьми, а по нашим православным понятиям дети принимают без ропота наказания от своих родителей. Наказание розгами не заменить никакими заморскими затеями, потому что розги в руках благонамеренного и доброго помещика – истинное благодеяние для крестьян».

Герцен процитировал и прокомментировал этот текст в заметке в «Колоколе» < Сечь или не сечь мужика? > В 1860 г. он даже обратился к «образованному меньшинству» дворянства со статьей «Розги долой!», в которой предлагал организовать «Союз воздержания от телесных наказаний» (Герцен, 1956. Т. 7).

После Манифеста 19 февраля 1861 г., который объяснял отмену крепостной зависимости «уважением к достоинству человека и христианской любовью к ближним», телесным наказаниям, казалось бы, не осталось места. Но многие люди во власти так не думали. В своей знаменитой статье от 19 февраля/3 марта 1861 г. бывший декабрист Николай Иванович Тургенев (1789–1871) писал по этому поводу:

«Что должны мы думать о нашей родной земле, которую мы любим всеми чувствами, всеми силами души, когда мы видим, что между 15 или 20 людьми, избранными – и здраво избранными, между самыми образованными и просвещенными нашлась половина, которая, совещаясь об освобождении самого достойного, самого почтенного сословия в государстве, присудила предоставить бывшим помещикам освобожденных крестьян – или кому бы то ни было – проклятое право сечь их розгами, сечь женщин розгами! Можно еще понять, что помещики, набив, так сказать, руку и защищая помещичье право, придерживаются и плетей и розг. Но те, кои пишут законы? О! Это непостижимо. И если бы это было постижимо, то тогда неминуемо следовало бы заключить, что бедная Россия стоит ниже всех не только христианских, но даже и магометанских народов» (Тургенев, 1961).

Инициатор перемен князь Николай Алексеевич Орлов (1827–1885) в 1861 г. подал государю записку: «Об отмене телесных наказаний в России и в Царстве Польском», в которой доказывал, что телесные наказания – зло «в христианском, нравственном и общественном отношениях». Приближается тысячелетие России, крепостное право уничтожено, «остается дополнить спасительное преобразование отменой телесных наказаний». По приказу царя записка Орлова рассматривалась в комитете, учрежденном для составления проекта нового воинского устава о наказаниях. Мысль Орлова о своевременности отмены телесных наказаний как не соответствующих ни духу времени, ни достоинству человека и лишь ожесточающих нравы горячо поддержали Великий князь Константин Николаевич, сенатор Д. А. Ровинский, обер-прокурор московских департаментов сената Н. А. Буцковский и военный министр Д. А. Милютин.

Однако против них категорически выступил митрополит Московский Филарет (Дроздов) (1782–1867). В пространной записке от 13 сентября 1861 г. «О телесных наказаниях с христианской точки зрения» Филарет доказывал, что вопрос об употреблении или неупотреблении телесного наказания в государстве стоит в стороне от христианства: «Если государство может отказаться от сего рода наказания, находя достаточными более кроткие роды оного, христианство одобрит сию кротость. Если государство найдет неизбежным, в некоторых случаях, употребить телесное наказание, христианство не осудит сей строгости; только бы наказание было справедливо и нечрезмерно».

По мнению Филарета (1887), наказания вообще, не исключая и телесных, нравственности в людях не разрушают:

«Преступник убил в себе чувство чести тогда, когда решился на преступление. Поздно в нем щадить сие чувство во время наказания. Тюремное заключение виновного менее ли поражает в нем чувство чести, нежели телесное наказание? Можно ли признать правильным такое суждение, что виновный из-под розог идет с бесчестьем, а из тюрьмы – с честью? Если какое сознание подавляет виновного, производит в нем упадок духа и тем препятствует ему возвыситься к исправлению, то это сознание сделанного преступления, а не понесенного наказания».

Как можно считать телесное наказание разрушающим нравственность, если оно установлено самим Богом, узаконившим его через Моисея – «четыредесять ран да наложут ему» (Второзаконие, XXV, 3)? Нельзя считать телесное наказание и бесчестным, ведь ему подвергались и апостолы, например, апостол Павел. Опровергает Филарет и мысль о том, что христианские святители восставали против телесных наказаний.

Богословские аргументы подкрепляются соображениями практического порядка: при замене телесного наказания тюремным заключением потребовалось бы при многолюдном городе построить и содержать почти город тюремный, налагая через сие новую тягость на невинных, и т. д. и т. п.

Н. Н. Евреинов расценил страстное выступление митрополита Филарета, вызвавшее у него негодование и недоумение, как «глумление над доводами записки Орлова» (яркие воспоминания об этом иерархе оставили такие разные люди, как А. И. Герцен, Н. С. Лесков и С. М. Соловьев). Но патриарх Алексий I (1877–1970) с позицией митрополита полностью солидаризировался (Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий, 2005), в 1994 г. РПЦ Филарета канонизировала.

К счастью, на тот момент противники отмены телесных наказаний в комитете остались в меньшинстве, и после получения отзывов разных ведомств проект закона поступил на рассмотрение Государственного Совета. Сделанное при рассмотрении в Государственном Совете предложение о сохранении розог было отвергнуто большинством – 17 голосов против 6. Интересна мотивировка этого решения:

«Наказание розгами, определяемое взамен других низших исправительных наказаний, вовсе не соответствует своей цели: ибо, будучи лишено жестокости совершенно отмененных уже шпицрутенов и плетей, оно для большинства нашего народа, привыкшего с малолетства к грубому со всех сторон обхождению (курсив мой. – И.К. ), весьма малозначительно и не только не возбуждает, говоря вообще, особенного между виновными страха, но, напротив того, весьма часто предпочитается лишению свободы, уплате денежного взыскания или отдаче в общественные работы. Из опыта известно, что наказание это представляет в сущности даже почти безнаказанность: ибо виновный, получив известное число ударов, отпускается на свободу и имеет всю возможность к дальнейшему удовлетворению могущих быть у него порочных склонностей. Между тем телесные наказания не могут не быть признаны положительно вредными, препятствуя смягчению нравов народа и не дозволяя развиться в нем чувству чести и нравственного долга, которое служит еще более верной охраной общества от преступлений, чем самая строгость уголовного преследования (курсив мой. – И.К. )» (цит. по: Евреинов, 1994).

Нетрудно заметить, что аргументация эта была не столько либеральной, сколько охранительной: телесные наказания перестали сдерживать преступность, нужно искать другие пути! Интересна и ссылка на привычку народа «с малолетства к грубому со всех сторон обхождению», по сравнению с которым розга уже никого не пугает.

Обнародованный 17 апреля 1863 г., в день рождения государя, указ «О некоторых изменениях в существующей ныне системе наказаний уголовных и исправительных» был компромиссным. Хотя самые бесчеловечные наказания (шпицрутены, плети, кошки, наложение клейм) были отменены, в качестве уступки многочисленным противникам гуманизации, опасавшимся, что полная отмена телесных наказаний «разнуздает» низшие слои населения и будет понята ими как потачка преступлению, розги «временно» сохранились. От телесного наказания были освобождены: