Как сон - читать онлайн книгу. Автор: Войцех Кучок cтр.№ 18

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Как сон | Автор книги - Войцех Кучок

Cтраница 18
читать онлайн книги бесплатно

И вдруг обнаженные ноги, знакомые, показываются за окном, а над ними прелестная шпионка в коротенькой юбчонке, что выдает себя за Практикантку, приседает и очаровательно делает ладошкой козырек над глазами, вглядываясь в окно его подвала. Роберт обескуражен, никогда до сих пор он не сталкивался с таким нарушением порядка, это меняет суть вещей, целое мировоззрение рухнуло, потому что мир подглядывает теперь за Робертом глазами красотки-Практикантки, Роберт не знает, как себя держать, куда спрятаться так, чтобы его не обнаружили; но обнаженные ноги исчезают, а это может означать, что сейчас они направляются к его подвалу и у него появится возможность поговорить или хотя бы обратиться к девушке, которая, если способна говорить, наверняка умеет так же прелестно слушать. Роберт устраивается за столом, принимая рабочую позу, выжидает, ага, уже слышно, подходит, ноги ее понесли, каблуки своим стуком предвещают ее скорое появление. Вот и она, стучится, входит, улыбается заискивающе и очаровательно, так что Роберт впервые в жизни замечает, что у него на руках волосы: они встали дыбом, он опускает рукава.

— Вы что, снова заблудились?

— Нет… Я… только хотела сказать, что знакома с вашими книгами… Читаю…

Вот те раз — Тесть, должно быть, решительно и на грани приличия потребовал немедленного прогресса в следствии, коль скоро Практикантка пошла ва-банк, неуклюже попытавшись выдать себя за Почитательницу Таланта; Роберту так бы хотелось верить в то, что эта девушка засыпает с его книгами под подушкой, что он решается развеять миф сразу:

— Что вы говорите? А какую конкретно вы читали?

Практикантка заливается румянцем (нет, видимо, нужды говорить, что выходит это у нее очаровательно), выпячивает грудь, хлопает ресницами (на экзамене это всегда помогало), голос переводит в более высокий регистр, она беззащитна, как эмбрион, в такие минуты Тесть должен чувствовать непреодолимую потребность защитить ее эфирное существо и усадить к себе на колени.

— В смысле… Э-э-э… Чита-а-аю, но не лично…

— В смысле?!

— Просто… просто я читаю о вас… Много писали в газетах. А здесь-то что вы делаете? Целыми днями в этом подвале? Вы, наверное, пишите что-то?

Очень, ну очень не хочется Практикантке, чтобы ее уволили из секретариата Тестя, она не вдается в детали, ей неохота вдаваться в дискуссию с этим трупно-бледным, нездорово выглядящим типом, она никогда не была сильна в дискуссии, молчала, хлопала ресницами, этого хватало, и так все всегда искали понимания именно в ее глазах, а этот нелюбопытный, кажется, смотрит на нее свысока; расслабься, парень, нечего на меня так смотреть. Практикантка начинает крутиться по комнате, все разглядывать, высматривать подробности; когда она подходит к окну, к излюбленному наблюдательному пункту Роберта, как бы пытаясь вжиться в мировоззрение любимого писателя, то окончательно проваливает порученную ей миссию.

— Он, по крайней, мере заплатил тебе за это?

— Что? Кто? О чем вы?

— Не прикидывайся. Не тебя первую он посылает сюда.

Он предлагает ей стул — присаживайтесь, Роберт не позволит ей уйти ни с чем; она так прелестна, в другое время и в другом месте это на самом деле было бы большим плюсом.

— Самое главное — выбрать правильную исходную точку зрения. Так ведь? Что видно?

Практикантку вовсе не радует, что этот немодный, припорошенный нафталином тип собственноручно сажает ее на стул; когда Тесть сажает ее себе на колени ну и все такое прочее, это хотя бы записано в налоги, это выгодно, в депутатском бюро Практикантка впервые в жизни зарабатывает выше средней по стране, так что старый сатир может иногда ее посадить себе на колени и все такое прочее, тем более что человек он влиятельный, хорошо одет и от него хорошо пахнет, не какой-нибудь там свинопас с соломой в сапогах — настоящий депутат; а тут что? Не пойми что из себя представляет, и никакой он не писатель, а туда же — лапы распускает, да еще будет сажать ее, как ребенка, на стул, да еще на женщин снизу велит ей смотреть, ну вот еще одна прошла; глаза Роберта сразу ей показались какими-то неприятными с первого взгляда, какие-то такие бестолковые, такие… от правильной линии куда-то в сторону глядящие, да все и так ясно, смотрит он этими своими извращенными глазами на женщин, и никакой он не писатель, а самый настоящий извращенец, псих, обмылок, трухач; чего ему надо от нее, зачем велит смотреть?

— А что там может быть видно? Там только чьи-то ноги, и все.

— И все? А вы видели, кто сейчас прошел?

— Откуда я могу знать кто?

— Девушка идет на пересдачу. На ней была темно-синяя школьная юбочка. Она идет уже третий раз, большинство ее подруг сдали, сегодня она впервые идет одна. Ступает основательно, чуть по-мужски, громко выстукивая каблуками по тротуару. После проваленного экзамена у нее была неуверенная походка, может, даже что-то выпила с горя… Ну а этот, кто он?

Идут ноги в костюмных брюках и черных мокасинах, Практикантка подходит, задирает голову, виден еще несессер в руке; теперь уже ничего не видно, ноги прошли.

— Какой-то тип идет… на работу?

— Для работы слишком медленно. Шесть секунд. Это темп безработных и студентов.

— Но у него была в руках папка, и одет он в строгий костюм.

— Согласен. Он лишь недавно потерял работу. Когда он работал, то ходил вдвое быстрее. Мокасины у него блестели, как лаковые туфли, теперь потускнели, чистит их небрежно, могу поспорить, что сегодня он не брился.

Роберт прав, большинство ног в городе он узнаёт безошибочно; за стенами подвала, на поверхности, с тех пор как он стал вырабатывать свой особый взгляд на мир, с тех пор как научился смотреть людям прямо в ноги, он всегда ходит с опущенной головой; он читает по ногам все тайны; большинство людей ежедневно делают хорошую мину при плохой игре, но перед Робертом они безоружны, потому что если и умеют надевать маски, то только на лица, а ноги остаются незамаскированными, и если бы еще они умели ходить аккуратно, незаметно, но слишком мало кто обладает такой способностью; со времен детских уроков катехизиса люди полагают, что если кто к ним и присматривается, то только сверху, с высоты птичьего полета, например ангелочки, преобразившиеся в аистов, Господь Бог — в чей-то бинокль из чьего-то окна (после Он выдаст высшее решение, ибо самые важные решения всегда поступают сверху), ноги же не важны, они вне поля зрения, ведь земля не венецианское зеркало, перспектива нижней перспективы ничтожна, и ею можно пренебречь.

— Достаточно наблюдать и делать выводы. Все имеет свое значение — состояние обуви, частота смены брюк, количество и размер петель на колготках.

В течение какого-то времени Роберт пытался делать заметки на каталожных карточках, и оказалось, что из этого хаоса проклевывается повторяемость человеческих судеб; чтобы облегчить фиксацию и не проглядеть в нужное время ни одной пары ног, он заменил буквы на цифры, слова — на символы, фразы — на графики. Он думал, что должен по горячему следу насобирать как можно больше информации, а потом в свободное время он все расшифрует, перепишет набело, но тут пришла весна и в воздухе запорхали стаи пипок (началось все с того, что как-то раз, собираясь на концерт, одна эстрадная звезда забыла надеть трусики, чем и запустила моду), Роберт впал в зависимость от своего привилегированного положения в подземелье; пока он прислушивался к людям и даже подслушивал их, ему было легко переложить это на язык литературы: до него доходили слухи о том о сем, а он их записывал; как только он стал подглядывать, слухи перестали занимать его; Роберт стал скопофилом — вместо того чтобы писать, он рисовал в тетради вагины; а ценность премудрых значков, символов, графиков оказалась ничуть не выше ценности нарисованных им пипок. Тетрадь в прекрасном кожаном переплете, которую он получил в подарок еще в те времена, когда писал, под блеск фотовспышек, от одной из влиятельных поклонниц, когда еще писал и не успел пропитаться отвращением к салонам, когда ему еще льстило восхищение экзальтированных кокоток (отвращение к салонам со временем пришло к нему главным образом из-за хищнической активности так называемых салонных львов, перед которыми он был безоружен; эти салонные завсегдатаи при его появлении напрягали разом мозги и бицепсы, многозначительно шепча: «Как вы считаете, не принижен ли в наше время греческий идеал калос кагатос[5] , он ретировался, его вогнутость пыталась избежать их выпуклостей и попадала тогда к салонным завсегдатайкам, задорным кокоткам, которые, окинув его испытующим взглядом, непременно заявляли: «Я вас представляла совершенно иначе, а вы, оказывается, такой молодой», когда же он покорно пожимал плечами, не находя слов, чтобы извиниться за это расхождение реальности с фантазиями, подходил другой завсегдатай, уводил его в сторону и, пытаясь склонить к салонной беседе как бы по-дружески врученным бокалом паршивого мерло, говорил: «Не слушайте вы их, это пустейшие люди», а когда уже Роберт с надеждой изображал с ним союзника по изгнанию, тот рубил с плеча: «Литература кончилась на Достоевском, как считаете?»; когда же ему удавалось вырваться и из-под этого гнета, оказывалось, что его хочет умыкнуть к своей группке одна львица, которую его неопытность явно возбуждала. «Не пейте вы эту гадость, — говорила она и тянула Роберта за руку. — Я похищаю вас» — и начинала представлять его своей компании, состоящей из завсегдатаев другого салона, в который те потихоньку как раз и собрались уходить; удовлетворив свою потребность представить новичка, а вернее, растерявшегося в этой обстановке писателя, львица оставляла его на растерзание новых собеседников, но сразу после первых «Ах, это вы», «Как же приятно познакомиться с вами», «Поздравляю с новой книгой, хотя, признаюсь, еще не читал» они уходили в себя, пыжились, тужились, хорохорились и хохотали, просто-таки ухохатывались, нюхая друг у друга шеи, аккуратно и так по-салонному потчуя друг друга анекдотами и сплетнями, и уже Роберта не было среди них, быть не могло, он отступал, уходил, закрывал двери и посреди холодных улиц, обдувавших его шею, застегивал плащ, поднимал воротник и делал первые шаги к свободе); но те времена давным-давно прошли, тетрадь, заполненная вагинальными исчислениями, представляла собой убедительное доказательство неверия в писаное слово, свидетельство его безмерного безверия; Роберт может избавиться от нее, но веры от этого не прибавится, впрочем, тетрадь и так вернется к нему, скорее всего еще сегодня.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию