Царица печали - читать онлайн книгу. Автор: Войцех Кучок cтр.№ 49

Вы какой-то апатичный, вам, я смотрю, больше по пути с Морфеем, чем с Орфеем, вам уже никуда не хочется, вас никуда не тянет, а если и тянет, то только к подушке, заснуть, и ничего больше, спать… Поэтому никаких таблеток я вам не пропишу: вы засыпаете слишком легко, а лекарств, чтобы легче просыпаться, увы, не придумали. Вы ведь просыпаетесь только для того, чтобы взглянуть на часы, не пора ли ложиться спать.

Вспомните эти несколько секунд после пробуждения, пока вы еще не определили по карте свое местоположение, пока еще душа ищет тело. Тело, как правило, просыпается первым — еще до того, как в него успевает вернуться запыхавшаяся от сна душа, проходят несколько мгновений неуверенности, тогда мы сами себе чужие, мы не понимаем, что это за постель, комната, окно, и только в самую последнюю очередь до нас доходит, что это за язык. Люди во сне стонут, кричат, но почти никогда не говорят законченными предложениями: когда кошмар нас придушит, когда мы начинаем его осознавать и понимаем, что избавиться от него можно, только проснувшись, да что там проснувшись — когда мы уже открыли глаза, в испарине, из горла вырывается сдавленный стон, и только когда нежная рука снимет его с нас, мы можем захлебнуться пробуждением, вынырнуть из воды на мгновение, перед тем как окончательно в нее погрузиться и утонуть. Вы сейчас как раз в такой фазе: кошмар доснился до конца, но вы все еще не можете стряхнуть его с себя, лежите и стонете, только теперь вы знаете, что как в постели вашей, так и в комнате нет никого, кто поможет вам проснуться. Зато есть вампир.

Вампиры на самом деле существуют, только они не кровь нашу сосут, а сны высасывают.

Когда вы, обеспокоенный, просыпаетесь без видимой причины среди ночи и слышите, как у мебели трещат кости, как всхлипывают батареи, и вы больше не можете заснуть, будьте уверены, что это вампир высосал из вас сон. Пропала ночь, вам придется до утра переворачиваться с боку на бок, и даже полудрема не принесет вам облегчения.

Вы не должны чураться людей, пригласите кого-нибудь к себе в гости, страдание легко расходится по гостям…

Так будьте же мужчиной, найдите в себе силы представить эти утраченные любови, отцовства, материнства, которые нашли пристанище в горах трупов, отвалах смерти, на войнах, в лагерях, в эпидемиях, — подумайте обо всем этом, сколько всего людям пришлось пережить без надежды и веры в жизнь; а пережить, дорогой вы мой, можно все, кроме собственной смерти; впрочем, это вы уже слышали, не так ли?

Я знаю, знаю, вы не умеете жить для себя, ваша жизнь должна иметь адресата, но ведь так у всех, иначе кто бы стал писать завещание. Вашим адресатом должна быть женщина, вы чувствуете, что жизнь имеет смысл только как любовное послание. Если бы вы к каждому шагу, жесту и слову относились как к строчкам любовного письма, все было бы хорошо, не так ли?

Он прервал меня. Встал и сказал, что с него хватит, что я лишил его остатков воли к жизни, что, даже находясь у него на мушке, я унижаю его. Ему всегда было противно это профессиональное самообладание чиновников, юристов, кабинетных крыс. Так и сказал.

И еще — что жена давно уже приехала.

И что пистолет сломался, когда он хотел пристрелить ее, поэтому пришлось размозжить ей голову рукояткой.

Потом он починил пистолет и проверил на собаке.

Сказал, что хочет еще только увидеть, как выглядит мой страх.

Прицелился в меня.

«На этот раз осечки не будет», — сказал он и выстрелил.

Твою мать… ты ведь в меня выстрелил!!!

«Прошу прощенья, вообще-то, я целился в живот, но такая отдача…» — последнее, что я услышал, когда умирал с дыркой в сердце.

Потом он приставил дуло к своему виску.

III. Изображения

Моему сыну тогда было десять месяцев.

Он уже одет к выходу, на нем курточка, ботиночки, я снял с него только шапочку, чтобы не перегрелся. А пока мы вместе гоняем мух, кружащих у люстры. Это было его любимое развлечение: я брал его на руки и махал полотенцем над головой, и мы вместе кричали «ату!» и смеялись что есть сил.

Потом я поднес его к окну, дал пакетик с крупой и смотрел, как он вынимает ее маленькими горсточками и неловко сыплет на подоконник. «Сейчас к нам гули прилетят!» — говорил я, а он вторил мне по-своему: «Агу, агу».

Жена пришла за чемоданами с тестем, он уже тогда был серьезно болен, так что я отдал ей ребенка на руки и предложил помочь с чемоданами. «Ты лучше себе помоги, — сказал он. — А от меня держись подальше. И от дочери моей тоже»; сказал и вышел.

Унося сына, она сказала, что пришлет кого-нибудь за остальными вещами и что вскоре я получу повестку на первое слушание. Ну и что все это много времени не займет, если не стану чинить трудности.

Когда за ними закрылась дверь, я еще какое-то время слышал их шаги, голоса, потом звук спускающегося лифта. А когда уже остался один на один с мертвой тишиной опустевшей квартиры, стал соображать, что мне светит в случае несогласия на развод, что такого она приготовила для меня на случай, если бы я стал чинить трудности. Я спросил сам себя: насколько я могу рискнуть и чего я боюсь больше всего?

Я услышал шум крыльев: слетелись голуби на высыпанный корм.

Сильнее всего я боялся, что никогда больше не увижу сына.

Мой дорогой, никогда не оставайся в квартире после того, как тебя покинула жена. Это раз и навсегда упорядоченное пространство, это сцена ваших взлетов и падений, но кончился спектакль, билеты больше недействительны, пора расходиться, расходиться! Не оставайся там, не жди, а сваливай, парень, как можно быстрее, мотай на все четыре стороны.

В противном случае после длительного запоя когда-нибудь наконец проснешься, переможешь как сможешь гигантское похмелье, в первый раз со Дня Ее Ухода останешься в этой квартире трезвый, умоешься, взглянешь в зеркало, решишь побриться. Откроешь шкафчик в ванной и наткнешься на депилятор.

А потом на увлажняющий интимный гель.

Гель для пилинга.

Автозагар.

Косметическое молочко.

И начнешь открывать все шкафчики, и начнется большая инвентаризация, рассматривание каждого из предметов, которые она еще не успела забрать, изучение каждого из следов, их эфемерность велит тебе повнимательнее всмотреться в них, ибо со дня на день придет кто-нибудь от нее за всем этим.

Еще лак.

Питание для ногтей.

Мазь календулы.

Палочки для ушей.

Ромашковый крем для рук.

Крем алоэ для рук.

И пробники, вырванные из журналов: пробники шампуней, бальзамов, молочка, кремов, тщательно собираемые пакетики с пробниками, пробники везде.

У очередного, третьего шкафчика ты не выдержишь, сделаешь ерша из всего недопитого за прошлую неделю — всего-то соберется, может, грамм на тридцать, — дрожащей рукой поднесешь ко рту, выпьешь. Чтобы набраться смелости открыть третий шкафчик, тот самый, который ты знаешь лучше всего и который на этот раз не сможет тебя порадовать наличием бывших до сих пор ясными символов женственности. Потому что это будет тот самый шкафчик, из которого ты много раз доставал квадратный ларчик, торопливо приносил в спальню, протягивал его жене и сцеловывал горячку ожидания с груди, прежде чем она успевала взять из ларчика прокладку со спермицидным наполнителем и поместить ее в то самое место, которое ты собирался брать приступом. Ты подождешь, пока слитые из остатков тридцать граммов разбудят уснувшие в крови промилле последних дней, подождешь, потом откроешь шкафчик и… Да-да, будь уверен, что розового ларчика ты там не увидишь, он как раз оказался в списке предметов первой необходимости, которые нашли место в первых двух чемоданах. Жена забрала прокладки, значит, у нее был кто-то, кто-то есть, кто будет вместо тебя, последний огонек надежды погаснет, и внезапно эта ритуальная эксгумация реликвии превратится в акт немедленной ликвидации. Осматривая пустую полочку, на которой некогда стоял ларчик, вспомнишь всех потенциальных любовников так скоропалительно покинувшей тебя жены. Как умирающий видит за одно мгновение всю свою жизнь, так и ты увидишь, как ее ебут все вместе и каждый по отдельности; и хоть ты и будешь переживать свою драму уникально и в одиночестве, ты выдавишь из своего горла те же самые слова, что и все твои брошенные своими женами пращуры и все твои брошенные своими женами наследники, ты выплюнешь: «Ну сука, ну блядь!» — а потом все содержимое шкафчиков, шкафов и полок вылетит в окно, все, что когда-либо, хоть на минуту, принадлежало ей, вылетит через окно во двор, каждый предмет, с которым у тебя ассоциируется ее присутствие, упадет на асфальт; ты будешь бить тарелки, топтать одежду, сдирать обои, из постели сделаешь горящий парашют, совершишь мастерский бросок цветочного горшка, а когда уже сочтешь, что место достаточно очищено, прежде чем заснешь на полу, умотанный очищением от паршивой собственности, позвонишь бывшим тестям и прохрипишь в трубку: