Не все мы умрем - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Гордеев, Елена Гордеева cтр.№ 76

И вот теперь перед ней возвышалась снежная вершина Джомолунгмы, которую хрупкой девушке предстояло покорить без всякого альпинистского снаряжения.

Барсуков вошел в кабинет, включил селектор, и Соколов услышал женский голос:

— Виктор Петрович, я с вами согласна: с точки зрения здравого смысла Достоевский — человек странный. Конечно, странный — он гений. Это реальность другого, высшего порядка, и здравый человеческий смысл здесь ни при чем. Со стороны друзей это был искренний акт: предложить написать роман скопом. Но Достоевский увидел в этом искушение. Федора Михайловича искушали друзья, и, заметьте, из лучших побуждений. Как Христа в пустыне. Если ты сын Божий, преврати эти камни в хлеба, и миллионы страждущих пойдут за тобой, и возлюбят тебя, и уверуют… но не в тебя, а в падшего ангела, который стоит за тобой. Понимаете? Вот почему он отказался. Он каждый день падал в обморок, но на следующий день опять писал. Двадцать шесть дней. Это как восхождение на Голгофу. Но не было бы этой Голгофы, не было бы и «Братьев Карамазовых», потому что не было бы Великого инквизитора (в образе любящих друзей), которого Христос поцеловал, уходя.

Кошкин завозился, поглядывая на кейс, прикованный наручниками к батарее центрального отопления.

— Вы меня убедили, — сказал он, — Достоевский — это гений. — Виктор Петрович положил на колени свой дипломат и открыл его.

Евгения распечатывала договор на пожертвование.

«Как слаб человек! — жужжал принтер. — Покажи нашей интеллигенции красивую мордашку Райской, посули превращение камней в хлеба без всяких усилий, — и вот тебе миллионы и миллионы сходят с ума, как будто опились сумасшедшей воды. И даже свой собственный опыт ничему не учит. Замени красивую мордашку Райской рассуждениями о Достоевском и Христе — и результат тот же! Тебе выкладывают денежки — безвозмездно и безвозвратно. И пусть пройдет еще пятнадцать веков, Великий инквизитор сможет сказать все ту же фразу: «Зачем ты пришел?»

Кошкин ушел.

И тут же из селектора раздался голос Барсукова:

— Евгения Юрьевна, зайдите, пожалуйста, ко мне.

Евгения открыла дверь — в кабинете Барсукова сидел Великий инквизитор.

Она внутренне похолодела.

Соколов с интересом рассматривал молодую женщину. Его поразило уже то, что деньги людям Мокрухтина передавала она. Она рисовалась ему этаким маленьким капралом в юбке с мужеподобными ухватками — коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. Он никогда не расспрашивал Ивана о Смоляниновой и теперь жалел, считая это своим проколом. Потому что то, что он сейчас слышал по селектору, не имело ничего общего с нарисованным его воображением образом, а резкое мышление совершенно контрастировало с хрупкой конституцией, лицом мадонны и безмятежным взглядом зеленых глаз. Женщина была привлекательна — она выделялась из общего ряда даже внешностью, а мышлением — тем более.

— Женя, Рекса убили. — У Барсукова дрогнул голос. — Малиныч исчез. Может, тоже убили. — И он протянул ей записку, оставленную Малинычем на столе.

«Где деньги?» — прочитала Евгения и сообразила, почему здесь Соколов; и она уже знала, что сделает.

— Евгения Юрьевна, — сказал Соколов, — расскажите подробно, как было дело.

— Я взяла кейс с деньгами и села на ту скамейку, куда он должен был подойти. Он подошел не сразу, я ждала минут двадцать. Он сел, вынул из кармана договор и передал его мне. Я передала ему дипломат. Он его приоткрыл и тут же захлопнул. Все.

— Как он выглядел?

— Среднего роста, лет пятьдесят, седой, желчный субъект, обычный костюм, галстук. Я старалась не смотреть ему в лицо.

— Боялись?

— Боялась. Я смотрела на его руки. На левой нет двух пальцев: мизинца и безымянного.

— Какие еще приметы?

Евгения могла рассказать многое: и про группу крови, и про резус-фактор, и кем работал, и про белую «Вольво», — но не могла. И она сосредоточенно думала: как помочь Соколову безошибочно выйти на господина Авдеева? И придумала:

— Мне тогда показалось, что он врач.

Соколов насторожился. Это было уже сверх!

— На чем основывается ваше предположение?

— Вы не замечали, как от некоторых людей в метро пахнет их профессией? Стоит человек, а от него пахнет карболкой. Это врач. Вот так же пахло и от него: врачом. И руки у него аккуратные, чистые, ухоженные, ногти обстрижены до предела. Так бывает — особенно у хирургов.

— А вы наблюдательны.

Евгения испугалась, но лишь на секунду: не перестаралась ли она? Но тут же нашлась:

— Со страху и не такое бывает.

— Еще что можете сказать?

— Он ждал, когда я уйду. Я встала и краем глаза видела, как он опустил руку в левый карман пиджака. Вот здесь я действительно очень испугалась, подумала, что там оружие и он выстрелит мне в спину. Но, уже отходя, я слышала, что в кармане что-то звякнуло — может, ключи от машины? — Евгения беспомощно взглянула на Соколова. — Но это только мое предположение.

— Покажите договоры, — попросил Соколов. И когда Евгения их принесла, он стал внимательно рассматривать бумаги. Один экземпляр был как новенький, чувствовалось — лежал в папке, а вот второй, сложенный несколько раз, был на сгибах потерт и чуть помят.

— Этот ваш?

Ну, совсем простая задачка для Евгении.

— Нет — этот. — Она показала на аккуратный экземпляр.

Соколов посмотрел на Барсукова, Барсуков кивнул, и сомнений у Великого инквизитора больше не осталось: архив у беспалого врача.

— Спасибо, Евгения Юрьевна. Вы можете идти.

Выходя, Евгения обернулась.

— Сергей Павлович, уже двенадцать, — взглянула она на часы, — я, с вашего разрешения, пройдусь по магазинам, а то дома есть нечего, а потом к бухгалтеру поеду. — Она неторопливо вышла, закрыла за собой дверь, подумав при этом, что навсегда, что никогда уже не увидит Таечку, которая подняла на нее счастливые глаза (Джомолунгмы рядом не было, он на кухне заваривал чай для Таечки, потому что время Барсукова, впрочем, как и ее, кончилось), и спросила шепотом:

— Как твои дела?

Так же шепотом Таечка ответила:

— Он мне сделал предложение.

— И очень вовремя, — кивнула одобрительно Евгения. — Главное — не задерживайся здесь. — И стала спускаться по лестнице вниз.

У георгиевского кавалера остановилась:

— Матвей Иванович!

Старик поднялся со стула.

— Спасибо вам большое за все. — Она поцеловала его на прощанье. — Сохраните нашу маленькую тайну.

Матвей Иванович по-военному отдал честь. Евгения не сомневалась: кто-кто, а уж он останется кавалером до конца.

«В наше время таких мужчин не бывает», — стучали каблучки Евгении, и в такт им в ее руке раскачивался дипломат Кошкина.