По Рождестве Христовом - читать онлайн книгу. Автор: Василис Алексакис cтр.№ 3

Первая лекция меня даже немного напугала. Оказалось, что досократики были довольно разношерстной компанией, включавшей в себя астрономов, геометров, математиков, физиков, натуралистов, врачей, поэтов, политологов. Тем не менее я пришел в восторг, когда Феано открыла нам, как Фалес, живший на рубеже VII и VI веков, высчитал высоту пирамид: воткнул свой посох в песок и, когда тень палки сравнялась с ее длиной, измерил тень монументов. Но не могу сказать, что вопрос, занимавший большинство досократиков, — происходит ли природа и человек из воздуха, воды, огня, земли, или из сочетания всех этих стихий — меня увлекает. Я чуть было не расхохотался, узнав, что, по Эмпедоклу, человеческие существа выросли из земли, как шпинат. Несомненно лишь то, что никакой бог их не создавал.

— Это время, когда человеческая мысль обнаруживает, на что способна, и простирает поле своей деятельности до бесконечности, — заключила Феано. — А это влечет за собой упоение, высокомерие. Досократики полагают, что в силах постичь все, но при этом сознают, что путь крайне тяжел. Потому-то некоторые из них и утверждают, будто не знают ничего. Они культивируют свои сомнения — сомневаются, что вселенная имеет начало, сомневаются, что она эволюционирует, сомневаются даже в самом ее существовании.

Конец ее лекции навел меня на мысли об отце, и я вышел из аудитории, в общем-то, довольный. Если бы мне надо было дать название двум стопкам книг на моем столе, я бы назвал правую «холмом сомнений», а левую — «горой уверенностей».

Между ними окно, через которое я вижу сад. Он в плачевном состоянии, весь зарос сорняками — некоторые еще зеленые, другие превратились в сухой бурьян. Тропинка, некогда опоясывавшая виллу, совсем не видна. Стволы сосен покрыты каким-то пухом, который угнездился в трещинах коры, и это наверняка не сулит ничего хорошего. На мой взгляд, все из-за недостатка ухода; потому и лимонные деревья не дают больше лимонов, и инжир, посаженный под окном кухни, производит лишь несколько редких плодов, микроскопических и безвкусных. В это время года на нем ни листочка. Узловатые ветви похожи на голые кости. Интересно, что делают афонские монахи со скелетами своих усопших собратьев? Может, хранят их отдельно, и просторные подземелья монастырей битком набиты безголовыми скелетами.

Вдоль ограды навалены старые доски, рядом — перевернутый бак из оцинкованного железа, с проржавевшим дном. Чуть дальше виднеется велосипед Навсикаи, тоже ржавый, одного колеса не хватает. Она пользовалась им до семидесяти лет, ездила по кварталу, в банк. Велосипед французский, на щитке, закрывающем цепь, еще различимо слово HIRONDELLE [1] .

Сама вилла выглядит не менее удручающе. Штукатурка во многих местах осыпалась, ставни покоробились. Большая их часть постоянно закрыта. Комнаты погружены в меланхолический полумрак. Это место никого не ждет. Я предложил Навсикае покрасить ей гостиную, но она отказалась, заметив:

— Насколько помню, я вас маляром не нанимала!

Паркет скрипит на каждом шагу, несмотря на множество устилающих его ковров. Но мою хозяйку это тоже не беспокоит.

— Паркет позволяет мне следить за вашими передвижениями, — говорит она. — И если кошка сюда залезет, я уверена, что услышу.

Должен признать, что под натиском времени устояли только две колонны из зеленого тиносского мрамора, которые поддерживают козырек над входной дверью. Навсикая часто наведывается к ним, трогает ладонью, задерживается на несколько мгновений. В остальное время и носа наружу не высовывает. Колонны отмечают границы ее территории. Мы с Софией боимся, как бы она не упала с лестницы, ведущей от крыльца в сад. Но Навсикая не желает, чтобы ее сопровождали в этих прогулках, словно у нее с колоннами какие-то общие секреты.

Я пишу эти заметки в большой, похожей на книгу тетради. На ее светло-зеленой обложке моей рукой выведено «ГОРА АФОН» — заглавными черными буквами, как те имена на черепах. Я собирался заносить сюда только сведения об афонской братии, но вот болтаю обо всем и ни о чем, словно хочу сочинить более пространный и более личный текст. Быть может, это просто проба пера перед началом исследования. Повлияют ли на меня книги, которые я читаю Навсикае? Все эти романы, эссе, сборники стихов, которые она сама выбирает из того, что читала когда-то, но уже подзабыла. Я читал ей «Черный тюльпан» Александра Дюма, «Звездные часы человечества» Стефана Цвейга, полное собрание сочинений Соломоса, автобиографию поэта Георгиса Дросиниса, озаглавленную «Разрозненные цветы моей жизни», и еще многое другое. В повести Христоманоса тоже есть автобиографические черты: автор действительно встречался с Елизаветой Австрийской в конце XIX века, когда был студентом в Вене. Он давал ей уроки греческого и безумно влюбился. Императрица и впрямь была великолепна, сужу об этом по дополняющему текст портрету, где она отчасти похожа на Роми Шнайдер, которая воплотила ее образ в кино. На ней черный корсаж и широкий кружевной воротник. Волосы зачесаны назад и заплетены в довольно густую косу, теряющуюся за ее правым плечом. Точно так же причесана сама Навсикая на фотографии в золоченой овальной рамке, что висит в холле. У обеих женщин одно и то же мечтательное выражение лица, тот же взгляд, одновременно пристальный и чуть-чуть рассеянный. По моему скромному мнению, Навсикая даже красивее. Сколько же ей лет на этом снимке? Я бы в нее наверняка влюбился, если бы встретил в те годы. Боюсь, правда, что она уделила бы мне не больше внимания, чем на то может рассчитывать сын водопроводчика. Скорее всего, она бы меня даже не заметила. Ее-то отец был судовладельцем. Оставил ей множество земельных участков и домов на Тиносе и еще на острове Андрос, где находилась штаб-квартира его компании. Все это я знаю от ее адвоката, который родом из той же деревни, что и мой отец. Знаю также, что у нее был брат, который куда-то исчез, отказавшись от всех прав на семейное наследство. Должно быть, это произошло в пятидесятых годах, поскольку их родители были тогда еще живы. Василис Николаидис умер в 58-м, а его жена Аргиро — годом позже. Навсикая заговорила при мне о своем брате только один раз, во время нашей первой встречи.

— Вы высокий? — спросила она прежде, чем я успел сесть.

— Среднего роста, — ответил я скромно.

— В вашем возрасте во мне было метр восемьдесят пять!

Несмотря на груз прожитых лет, она и сегодня выше меня.

— А вот мой брат был маленький.

Больше она его не упоминала. Я тоже любопытства не проявлял. Даже в фотоальбом, который лежит на полке в книжном шкафу, ни разу не заглядывал. Мне довольно и того немногого, что я знаю о прошлом семьи Николаидис. Иногда я думаю о девушке с фото, вижу, как она горделиво выступает с греческим флагом в руках во время шествия 25 марта, во главе делегации своей школы. Блестят лужи на мостовой. Я заметил, что накануне национального праздника всегда идет дождь.

В прошлую среду я чуть было не пропустил занятия, потому что лило как из ведра. Университет был еще пустыннее, чем обычно в конце дня. В непогоду часто отключается электричество, поэтому после лекций я решил спуститься не на лифте, а по лестнице. Дойдя до третьего этажа, заметил высокого человека, ходившего взад-вперед по пустому коридору перед выставочным залом, где собраны слепки с античных скульптур. Я остановился на мгновение, поскольку он показался мне знакомым. И точно, это был Везирцис. Увидев меня, он не удивился — наверное, вспомнил, что у меня в это время занятия.