Плач Минотавра - читать онлайн книгу. Автор: Хавьер Аспетья cтр.№ 30

В общем, я ее поцеловал. Поначалу я не почувствовал ничего, кроме ее нежных влажных губ, а потом вдруг ощутил, как тьма заполняет меня изнутри, как Ариадна буквально вырывает из меня мою душу и оставляет ее себе. Я знал, что все кносские женщины — ведьмы, подобно пифиям. Когда Ариадна отстранилась, меня переполняли гнев и растерянность. Мне пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не влепить ей пощечину.

Она же поднялась на ноги, как ни в чем не бывало.

— Город ждет нас, — сказала она.

Прежде чем покинуть сад, она остановилась подле плюща, покрывавшего стену вокруг центральных ворот, и, придирчиво выбрав, сорвала несколько листьев.

— Это необязательно, — Ариадна протянула мне два листа, — но когда идешь в Магог, боль лучше оставить позади.

Я не понял ее слов. Впервые я слышал о каком-то Магоге. Ариадна положила в рот лист и начала его тщательно разжевывать. Я последовал ее примеру.

Вслед за Ариадной я вышел из дворца, все еще чувствуя горький привкус плюща. Мы перешли мост через Влихию и углубились в город, казавшийся царством застывших теней. Сначала мы, как я и ожидал, поднимались вверх по склону горы, затем, повернув, бесконечно долго шли вниз по извилистым улочкам.

— Эта башня, — сказала мне Ариадна, показав на возвышавшееся в центре города здание, — сейчас не более чем мираж, но она реальна в другом городе и служит проводником в него. Если пойдешь сюда один, ищи ее. Не думай о том, как найти дорогу, думай о том, куда ты хочешь попасть. Сейчас мы с тобой в Гоге, городе, которым правят ахейцы, а идем мы в Магог, куда можно попасть лишь путями Богини, доверив ей свое тело и душу.

Мы молча продолжили наш путь в свете ущербной луны. Под далекий собачий лай мы проходили пустые улицы, огромные площади, покосившиеся стены. Красное платье Ариадны сияло в опускающемся тумане. Горький вкус плюща, сушивший рот, мало-помалу стал рассасываться.

В тот день я узнал, что Кносс не один город, а два, и, исполняя данное мной обещание, не пытался этого понять. Два города связывает бессчетное количество улиц, которые пересекает один прямой путь. Гог и Магог сосуществуют, накладываются друг на друга, перетекают один в другой. Этого невозможно понять или осознать.

В какой-то момент Ариадна внезапно остановилась.

— Вот мы и в Магоге, — сказала она.

Я вдруг заметил, что нескончаемый лай собак сменился праздничной музыкой. Между двумя городами нет ни стен, ни границ, но душа человека всегда чувствует, когда находится в одном из них, а когда — в другом.

Теперь горящие факелы освещали наш путь, и чем дальше мы углублялись в Магог, тем оживленнее становился город. Словно во сне, я увидел, как по улице, взявшись за руки, бегут две девушки в одеяниях Богини; видел пьяного старика, мирно храпящего на углу улицы, каких-то людей, оживленно пирующих за столом, выставленным посреди улицы; бродячих музыкантов, за которыми двигалась толпа танцующих; старух, собравшихся погреть руки вокруг больших костров; детей, играющих в мяч, мужчин и женщин, кувшинами пьющих веселящее кносское вино… Здесь, в Магоге, городе, недоступном тем, кто отвергал Богиню, бесконечным потоком текла та праздная и беззаботная жизнь, что ушла из Гога с приходом Астерия и его людей.

Мы с Ариадной присоединились к одной из многочисленных компаний. Сначала нас угостили вином, затем какой-то молодой музыкант, к вящему моему удивлению, передал мне мою лиру из черепашьего панциря, которую я оставил во дворце. Пьяный от вина и листьев плюща и гордый тем, что меня здесь ждали — моя лира недвусмысленно говорила об этом, — я, сам того не ожидая, запел песню, текст которой навсегда запечатлелся в моей памяти:

Коли в локонах ее манящих,

в темной бездне, заблудился ты,

а ее две длани указуют

два пути на лабиринт мечты,

позабудь о страхе перед вечным,

позабудь об узах бренных дней,

бросься в море: и тебя накроют

волны иль поднимут.

Слейся с ней

в тот миг, что канет в вечность…

и она, и время необъятны.

Когда я закончил, на мгновение воцарилась тишина, затем слушатели разразились овациями. Незнакомая женщина в одеждах Богини подошла ко мне и поцеловала в губы, выказывая свое восхищение. Прежде чем она отвернула свое лицо, я успел заметить, что из-под белой маски на меня глядели оливковые глаза Пасифаи. Другие музыканты заиграли веселую музыку, Пасифая взяла дочь за руку и начала танцевать. Я оставил свою лиру и присоединился к танцующим. Я почти не помню ту ночь, знаю лишь, что покинул Магог на рассвете вновь в сопровождении Ариадны. Удалившись в свои покои, я завалился спать, чтобы наутро проснуться с первым из моих жесточайших критских похмелий, и всю ночь мне снилось, как Богиня с головой кобылицы вырывает из моей груди сердце и съедает его у меня на глазах.

Ибо Богиня такова: она прекрасна и жестока, она дарит мужчинам наслаждение и терзает их, потому они и ненавидят ее настолько, что предали ее забвению, навечно заперев в эмпиреях.

С первого же мгновения Магог стал смыслом моей жизни. Следуя за моей путеводной звездой Ариадной, я отдался ее миру, в котором день был коротким и неясным, подобно сну, а ночь — прекрасной и полной жизни.

Каждую ночь Ариадна отводила меня в Магог и, прежде чем я успевал что-нибудь предпринять, исчезала до утра. Мое сердце разрывалось от радости и тоски: поцелуй Ариадны и ее откровенное презрение оставили в моей душе пустоту, которая заполнилась меланхолией и желанием. Мои песни, что плакали о ней, не называя ее, сделались короткими и горькими. Скоро моя кожа, давно не видевшая солнца, стала белее белого, а моя страсть к вину приобрела такую же известность, как моя музыка, каждый вечер собиравшая толпы слушателей.

Среди тех, кто приходил меня послушать, я заприметил одну молоденькую бледную девочку. Она часто бывала на моих выступлениях, а однажды вечером подошла почти вплотную ко мне и встала, глядя на меня жалостливым взглядом, столь странным для человека, привыкшего к властным кносским женщинам.

Я был уже пьян и отпустил вожжи своего красноречия. Потом я узнал, что девочку звали Эвридамия и что она была родом с Лемноса. Вместе с родителями ее привезли на остров во времена освоения лабиринта. Отец Эвридамии исчез в одной из пропавших экспедиций, а мать, по ее словам, «отдали на съедение Минотавру».

К тому времени Дедал, считавший освоение лабиринта главным делом своей жизни, уже успел поведать мне его историю со всеми подробностями; но о запертом в лабиринте человекобыке он едва упомянул, а доходившие до меня слухи казались небылицами, и я не принимал их на веру. Эвридамия рассказала мне, что Минотавр питается мясом рабов, привезенных с окрестных островов. Сама же она росла служанкой в одной из ахейских семей: такова была обычно участь всех детей рабов, которых держали в качестве прислуги до того времени, пока они подрастут, а затем отправляли на съедение Минотавру. Эвридамия спаслась от страшной участи, сбежав из семьи, где служила, и укрывшись в трущобах Кносса.