Скрипка некроманта - читать онлайн книгу. Автор: Далия Трускиновская cтр.№ 18

Маликульмульк не ответил. Воспоминание действительно возникло, очень яркое, и тут же стало таять, да и не таять — а распадаться на кусочки, и несколько сердцевинных, вылетев первыми, сделали мгновенную картинку неразборчивой и бессмысленной. Нужно было снова собрать их вместе — вернуться к озарению через усилие ума, пронизывающего память в поисках кусочков-беглецов.

— Ничего, мы еще встретимся и обо всем потолкуем, — пообещал господин в черном. — Мне, честно вам скажу, не слишком приятно будет вспоминать минувшую жизнь. Но ради друга чего не сделаешь… ради друга, который прошел тем же путем… Мы просто обречены сделаться друзьями.

Во взгляде были печаль и нежность.

— Кто вы и откуда? — не на шутку встревожившись, спросил Маликульмульк.

— Я ж ясно толкую — с того света…

В «Лавровом венке» собралось немало народа, и Маликульмульк, не зная, как уберечь места за столом, снял шубу и уложил ее на скамью и стул. Да и от шубы приходилось отгонять нахалов. Молодые рижские бюргеры и айнвонеры на досуге были очень шумливы и даже дерзки. Кельнер, выслушав его, сгинул, и Маликульмульк чувствовал себя неловко: Паррот подумает, что генерал-губернаторскому секретарю нельзя доверить даже заказ тушеной капусты.

Пришел Гриндель, уселся рядом и доложил: фрау де Витте уехала в Митаву, но дома ее старшая племянница. Девушка утверждает, что в последние три-четыре года никто в Доме Черноголовых на прославленных скрипках не играл. Приезд Никколо Манчини с его инструментом вызвал волнение среди рижских меломанов — и даже людям, равнодушным к музыке, захотелось послушать, как звучит пресловутый шедевр Гварнери дель Джезу.

— Правда, я не знаю, что нам это дает, — сказал Давид Иероним. — Разве что составить список из нескольких сотен фамилий, куда войдут люди, посетившие концерты Манчини, чтобы услышать не только виртуоза, но и звучание скрипки.

— И я не знаю, для чего это герру Парроту. Где ж он пропадает?

— Не волнуйтесь, все равно кушанье еще не подано.

Паррот с мальчиками явился, когда капуста с «винерами» и миски с горячим пивным супом уже стояли на столе. Паррот хмурился, дети были безмерно счастливы.

— Что вы там видели, Ганс? — спросил Гриндель младшего.

— Итальянскую певицу! — доложил мальчик. — Она сама подошла к нам! Мы искали господина Манчини, и она сказала, что он с сыном в гостинице. Тогда мы спросили, не нашлась ли скрипка. Она сказала — нет, не нашлась, и спросила нас, на чем мы играем. Там стоят клавикорды, я сыграл песенку о розе, а она пела — по-немецки! Я два раза сбился, но она…

— Хватит, Ганс, садись и ешь, — велел ему озабоченный отец. — И ты ешь. Нельзя же питаться одними пирожками. Послушайте, Крылов, в краже скрипки явно замешаны итальянцы — итальянка чересчур страстно пыталась нам помочь. А дамы так себя ведут, когда хотят выпытать сведения.

— Которая из двух? — спросил Маликульмульк. — Одна — высокая, как гренадер, и черноволосая, другая — обычного дамского роста, а волосы у нее чуть темнее, чем у Давида Иеронима. И она белокожая, что удивительно…

— Вторая. Вилли придумал хороший вопрос: не предлагал ли кто-то за скрипку хороших денег? Я задал его. Она сказала, что не предлагали, итальянцы уже догадались расспросить об этом Джузеппе Манчини. Я хотел поговорить со служителями, которые переставляли скамейки. Это почтенные старики, которые там кормятся чуть не со шведских времен и знают все слухи. Но любезная итальянка меня к ним близко не подпустила, а все твердила какую-то ерунду. Ешьте, пока не остыло!

— У вас — итальянка, а у меня — выходец с того света, — сказал Маликульмульк. — Давид Иероним, как в Риге обращаются с сумасшедшими? Где их держат, кроме смирительного дома в Цитадели?

— В богадельнях, конечно. Вот возле Иоанновской церкви — Николаевская богадельня… Полагаете, сбежал? Во что он был одет? — с большим любопытством спросил химик.

— Одет-то он как раз был прилично. И говорил по-русски как столичный житель.

— И представился выходцем с того света?

— Да.

— Как он догадался, что с вами следует говорить по-русски? — спросил Паррот, не донеся до рта горячий лоснящийся «винер».

— Это — самое занятное. Он выслеживал меня, чтобы со мной познакомиться.

— Давно ли?

— Вы полагаете, это связано со скрипкой? Впервые я его заметил перед Рождеством, — ответил Маликульмульк. — А сегодня он соблаговолил ко мне подойти — сперва проводив меня от замка до аптеки.

— Ешьте суп, он сытный и полезный, — велел детям Паррот. — Кто не съест всю миску, тот не получит свиных ребрышек. Мог ли кто-то из итальянцев тайно вынести скрипку из замка?

— Нет, их прежде, чем отпустить, обыскали.

— Всех? И женщин?

— Нет, не всех, — подумав, сказал Маликульмульк. — Квартет, который всюду ездит с дамами-итальянками, уехал раньше, когда скрипка еще была на месте. Точнее, его пришлось выпроводить раньше, потому что музыканты напились.

Он усмехнулся и добавил по-русски: «в зюзю». А потом кое-как перевел эту самую «зюзю» на немецкий, изрядно насмешив мальчиков.

— Кто бы ни был вор, он не стал уносить скрипку только потому, что ему нравится воровать, хотя и такое случается, — Паррот задумался. — Нет, здесь мы ни до чего хорошего не договоримся, слишком шумно. Отчего люди полагают, будто для радости необходим шум, — никто не знает?

— Предлагаю поставить опыт, — тут же отвечал Давид Иероним. — Только нужен прибор, измеряющий количество счастья. Нечто вроде барометра. Он может висеть над головой у испытуемого.

Маликульмульк невольно усмехнулся — вспомнил кусочек из собственной повести «Ночи». Вот тоже печальный праздник скоро пора справлять — десять лет, как начало «Ночей» написано и напечатано в «Зрителе». Странным выдался вечер, когда он, вдохновившись галантными французскими фривольностями д’Аржана, писал, усмехаясь: «Кричи, что хочешь, господин рассудок, — отвечало сердце, — а у меня есть своя маленькая философия, которая, право, не уступит твоей. Твой барометр измеряет сухая математика; но мой барометр не менее справедлив в своих переменах… — Прекрасно, любезное сердце, прекрасно! и если твоя философия не столь глубока, то по крайней мере она заманчива и приятна… и я отныне с пользой буду наблюдать, когда опускается и поднимается твой барометр…»

Он собирался ввернуть словесный пассаж на грани непристойности: кто ж в свете не знает, что на модном наречии именуется барометром? Но мысль проскользнула мимо эротических затей, и на бумагу выскочило слово «любовь»…

Какая странная перекличка возникла у десятилетней давности строчек со словами Гринделя — и со взглядом Паррота. Можно было биться об заклад — все трое подумали разом об одном и том же.

И при этом Паррот даже не стал искать утешения во взгляде на своих черноглазых мальчиков, обреченно доедавших пивной суп. Всем троим не повезло — и все трое старались держаться достойно. Паррот хотя бы мог, как подумал Маликульмульк, жить воспоминаниями о супруге, скончавшейся шесть лет назад. Было же счастье, родились дети!.. А вот у некоторых обалдуев — ничего, решительно ничего…