Здесь, под небом чужим - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Долинин cтр.№ 54

Я осталась стоять. Голова моя ничего не соображала, думать я не могла, но и лечь тоже не могла. Вспоминаю сейчас об этом с большим ужасом, чем испытывала тогда. Почему-то я предпочитала встретить свою судьбу стоя.

Грохнул залп, потом еще один. Пуля ударила в стену прямо над моей головой. Потом еще две. Я все еще была жива. Не помню, куда делись солдаты, не помню, что вокруг меня происходило. Помню только, что повернулась и увидела три глубокие выбоины в ярко-желтой стене, а вокруг них – белые круги осыпавшейся штукатурки. Две пули ударили вместе, третья – немного в стороне. Пули эти могли быть моими пулями. Всё, что было потом, – сплошной кошмар, подробности слились, они будто окутаны туманом. Ощущала невыразимый ужас и отчаяние. Бегут люди, падают, встают или остаются лежать, крики, стоны, грохот выстрелов, где-то долбят пушки, висит плотная пелена пыли… До дома Ю. я добралась только к шести часам.

Весь следующий день стрельба вдали не умолкала и непрерывно звонили колокола. Слуги забаррикадировали входные двери. Ночь и еще день мы провели в ожидании нападения. Ночью в ворота кто-то колотил, мы прислушивались, затаив дыхание. Но свет у нас нигде не горел, а дом отделялся от улицы высокой стеной. Мародеры барабанили в ворота и стену, потом несколько раз выстрелили в сторону дома и удалились.

Утром опять кто-то заколотил в ворота. Ворота из густых металлических прутьев, а дом от них далеко. Из окна моей комнаты на втором этаже не разглядеть, кто барабанит, видно только, что это некто в солдатской шинели. Один, без толпы. Ворота заперты, солдат продолжает стучать. Стучит и стучит. Наконец вижу, как туда направляется дворецкий и начинает переговоры с тем, кто за воротами. Солдат лезет за пазуху и что-то показывает дворецкому. Документы? Наконец, калитка отперта, и в сопровождении дворецкого солдат идет к дому. И вдруг узнаю: это же Антон! Антоша. Тут в глазах помутилось, я сползла на пол и больше не помню ничего. Это был первый и последний обморок в моей жизни. Потом я открыла глаза, увидела Антошу и обняла его.

Доктор Лобачев

Она лежала на полу, белыми ногами к окну. Халат распахнулся, обнажился белый живот. Мертва? Бросился к ней. Пульс бьется, – обморок. В мешке нашатырь. Вытащил, дал понюхать. Она медленно открывала глаза. Потом села и обняла меня.

– Ты меня бросил, – сказала она. – Зачем ты меня бросил? Как ты смел меня бросить? Не знаю, как мне жить без тебя.

Заплакала, потом сквозь слезы:

– Мы погибнем.

Ночью мы сильно любили друг друга.

Через несколько дней стрельба утихла, и мне удалось с помощью давних приятелей покойного отца моего проникнуть в банк и забрать Машины драгоценности. Потом мы вернулись в Петроград.

Документ № 312

(подлинная рукопись, перевод с английского, второй отрывок)

В середине июня Антоша пришел из своего госпиталя в страшной тревоге. Посетил его прежний сомнительный шофер Иван, он же – Иннокентий Колокольцев. Теперь он стал большевистским комиссаром. Предупредил Антошу, что на днях начнутся аресты бывших офицеров, а также всех, кто имеет отношение к высшей аристократии и семье Романовых. Вам нужно скрыться, сказал Иван (спасибо ему). Между тем мы и сами об этом подумывали. Первым же и задолго до Ивана заговорил о побеге папа. Но тогда все еще было каким-то смутным, неясным, а теперь вдруг стало совершенно определенным и страшным. Сам папа ехать с нами не хотел. Боялся, что здоровье не позволит ему пуститься в рискованное путешествие, и он может сделаться нам обузой. Мысль о предстоящей с ним разлуке меня останавливала, но он упрямо уговаривал меня и Антошу бежать. Перевесило, в конце концов, то, что я была беременна. По Антошиным расчетам, срок беременности составлял около трех месяцев.

Мы решили пробраться в зону, оккупированную немцами, в Малороссию, которая теперь называлась Украиной. Большевики там пока еще не властвовали. Нужно было немедля достать документы. Даже для короткой поездки требовались всяческие комиссарские разрешения и удостоверения. И тот же самый шофер нам помог. От него мы получили бумагу на поездку до Пскова. А граница дальше, в Орше. Решили, что до Орши как-нибудь доберемся.

Разрешения же на пересечение границы не было. Еще не было очень важного документа – украинской визы. А где ж ее в Петербурге взять? Решили ехать на авось, времени нет. Не верилось, что при нынешней ломке и беспорядках обойти строгие правила невозможно. По документам я значилась Лобачевой, но для будущих немцев полезно иметь подтверждение, что я из семьи Романовых, то есть в некотором смысле – родственница императора Вильгельма. И такую бумагу, не чинясь, слава Богу, мне выдали в шведском представительстве, где у меня было множество знакомых еще с давних, мирных времен. Опасный документ! Прежде немцев его никому нельзя было показывать – иначе гибель. Сложили его раз восемь, свернули в трубочку, упаковали в фольгу и внедрили в кусок мыла. Таким же способом спрятали деньги. Часть их заложили в специально изготовленные вставочки для перьев. Мои украшения уложили в бутыли и пресс-папье, те же шведы взялись переправить их за границу. Несколько брошей и камней я зашила в шляпку и лиф. С собой решили взять только самое необходимое, чтобы вещи наши можно было нести в заплечных мешках. Оделась я в поношенное старое платье и дождевик, Антоше купили на толкучке заслуженную солдатскую полевую форму. Поспорили о револьвере. Антон хотел его взять с собой, я противилась, боялась, что если его у нас найдут, то беды не миновать. Но Антон настоял на своем, уложил револьвер в картонную плоскую коробку и вставил ее в середину небольшой связки книг, а саму связку положили на дно мешка.

За час до отъезда пили морковный чай с «пирожными» из пшенки с сахарином. Говорить было не о чем, все чувствовали какую-то неловкость. Никто не знал, что впереди. Отец, мачеха и Володя молчали, Антоша изредка принимался давать папа медицинские советы, папа все кивал и кивал, виновато улыбаясь. Мачеха накрыла стол, посидела немного и вышла, бросив на меня взгляд, который тогда показался мне осуждающим, но, быть может, был прос то печальным или озабоченным. В открытое окно несся дребезжащий граммофонный голос: в последний раз я видел вас так близко, в пролеты улиц вас умчал авто, и снится мне – в притонах Сан-Франциско лиловый негр вам подает манто… Володя вскочил, захлопнул окно, граммофон утих, а Володя принялся ходить у меня за спиной. Я оглядывалась, он ходил взад и вперед, отмахивая рукой какой-то, только ему одному слышимый, ритм. Плотно прикрыл вторую раму. Каблуки его постукивали, я то и дело оглядывалась, он все шагал и шагал, потом вдруг исчез. Отец говорил о Дмитрии, от которого вот уже несколько месяцев мы не получали вестей: если когда-нибудь встретите его, передайте привет и мое отцовское благословение.

Подходило время отъезда, но я никак не могла найти в себе силы встать и попрощаться. Но больше нельзя было медлить. Встали из-за стола и обнялись. Говорить мы не могли. В молчании вышли на лестницу, отец провожал нас. Снова поцеловались и молча благословили друг друга. Вдруг выбежал Володя, сунул мне в руку какой-то листок и убежал обратно в квартиру. Мы стали спускаться, на площадке я оглянулась. Папа в накинутой на плечи шинели, сгорбленный, вдруг показался мне очень старым. Несмотря на летнюю жару, его все время знобило. Думаю, он знал, что мы больше никогда не увидимся. Я же только предчувствовала, догадывалась, и догадка эта разрывала мне сердце.