В середине жизни. Юнгианский подход - читать онлайн книгу. Автор: Мюррей Стайн cтр.№ 6

Шествуй и Трои царя к кораблям быстролетным ахеян

Так проводи, да никто не узрит и никто не узнает

Старца в ахейских дружинах, доколе к Пелиду не придет".

Так произнес – и ему повинуется Гермес посланник:

Под ноги вяжет прекрасную обувь, плесницы златые,

Вечные; бога они и над влажною носят водою,

И над землей беспредельною, быстро, с дыханием ветра;

Жезл берет он, которым у смертных, по воле всесильной,

Сном смыкает он очи или отверзает у спящих;

Жезл сей прияв, устремляется аргоубийца могучий.

Скоро он к граду троян и к зыбям Геллеспонта принесся;

Полем пошел, благородному юноше видом подобный,

Первой брадой опушенному, коего младость прелестна».

(XXIV: 322–348)

Таким образом происходит подготовка сближения двух направлений действия: одного – на человеческом уровне, другого – на божественном, и вот как это выглядит для человеческого деятеля, царя Приама:

«Путники вскоре, проехав великую Ила могилу

Коней и месков своих удержали, чтобы напоить их

В светлой реке; тогда уже сумрак спускался на землю.

Тут, оглянувшися, Гермеса вестник Идей прозорливый

Близко увидел, и так возгласил к Дарданиду владыке:

"Взглянь, Дарданид! осторожного разума требует дело:

Мужа я вижу; и мнится мне, нас он убить умышляет!

Должно бежать; на конях мы ускачем; или, подошедши,

Ноги ему мы обнимем и будем молить о пощаде!"

Рек он, – и старцево сердце смутилося; он ужаснулся;

Дыбом власы у него поднялися на сгорбленном теле;

Он цепенея стоял».

(XXIV: 349–360)

При сближении этих двух направлений действия Приам вновь испытывает «жуткое» ощущение. Повстречавшаяся ему фигура – «благородный юноша, первой брадой опушенный, коего младость прелестна» (XXIV: 347–348) – символична; она служит связующим звеном с архетипическим фоном, и именно это придает данному моменту жуткое впечатление. Психику волнует нечто большее, чем то, что проявляется на поверхности. Вот как появляется Гермес при случайной встрече: как фигура, чье присутствие вызывает ужас, словно эта фигура символизирует присутствие значительно большего масштаба. Здесь пересекаются два вектора: один – представляющий интенциональность Эго, другой – источник интенции в архетипической сфере. Это момент неожиданной удачи, фортуны. В отрывке о Гермесе Отто пишет:

«От него [т. е. от Гермеса] получают прибыль, тщательно рассчитанную или совершенно неожиданную, но в основном последнюю. Такова его истинная сущность. Если кто-то находит на дороге драгоценности, если кому-нибудь неожиданно повезло, он, благодарит Гермеса… благоприятный момент и выгодное его использование занимают столь важное место, что даже воры могли бы считать себя его особыми протеже».

(Otto, 1979, р. 108)

Присутствие Гермеса – это неожиданная прибыль, удача, но также в немалой степени – и элемент страха, чувство жути.

Достаточно обоснованно можно сказать, что греки называли переживание синхронии «Гермесом». Гермес персонифицирует синхронийный момент. Но следует добавить и то, что классически его появление происходит в сумерках или ночью, в лиминальном пространстве и лиминальное время. Или же, наоборот: его присутствие вызывает появление сумерек и ощущение вневременности. Он появляется как легкая, но жуткая тень:

«Эриуний приблизился к старцу,

Ласково за руку взял и вещал, вопрошая, Приама:

"Близко ль, далеко ль, отец, направляешь ты коней и месков,

В час усладительной ночи, как смертные все почивают?

Иль не страшишься убийствами дышащих, гордых данаев,

Кои так близко стоят, неприязненны вам и свирепы?

Если тебя кто увидит под быстрыми мраками ночи,

Столько сокровищ везущего, что твое мужество будет?

Сам ты не молод, и старец такой же тебя провожает.

Как защитишься от первого, кто лишь обидеть захочет?

Я ж не тебя оскорблю, но готов от тебя и другого

Сам отразить: моему ты родителю, старец, подобен!"

Гермесу бодро ответствовал старец Приам боговидный:

"Все справедливо, любезнейший сын мой, что ты говоришь мне;

Но еще и меня хранит покровительной дланью

Бог, который дает мне такого сопутника встретить,

Счастья примету, тебя, красотою и образом дивный,

Редким умом одаренный; блаженных родителей сын ты!"»

(XXIV: 360–377)

Ассоциация Гермеса с ночным временем придает дополнительный масштаб его идентичности как «пограничного человека». В одном из самых известных отрывков о Гермесе, вышедших когда-либо из-под пера ученого-классика, Уолтер Отто дает яркое описание некоторых тонких особенностей лиминальности:

«… чудесное и таинственное, характерное для ночи, может также появляться днем как неожиданное наступление темноты или загадочная улыбка. Эта увиденная днем тайна ночи, волшебная темнота при ярком солнечном свете, есть сфера Гермеса, которого в последующие века магия почитала своим владыкой. В обычной жизни это проявляется в поразительной тишине, которая может наступить в середине оживленной беседы; в такие моменты говорят, что Гермес вошел в комнату… Этот странный момент мог означать неудачу или дружеское предложение, замечательное и счастливое совпадение.

(Otto, 1979, р. 117–118)

Приведенное Отто замечательное описание ночного сознания отражает также и сознание Гермеса, которое чувствует себя как дома в этом лиминальном мире двусмысленности и нечетких границ ночного времени:

«Человек, который бодрствует в открытом поле ночью или бродит тихими тропами, воспринимает мир не так, как днем. Исчезает близость, а с ней и удаленность; все становится в равной степени далеким и близким, близким к нам и в то же время таинственным образом удаленным. Пространство теряет свои размеры. Слышны звуки и шорохи, и мы не знаем, где они звучат или что означают. Наши чувства становятся какими-то неясными. Глубоко личное и дорогое становится странным, пугающее – привлекательно чарующим. Теряется различие между безжизненным и живым, все становится живым и бездушным, бодрствующим и спящим одновременно. То, что день постепенно делает видимым и узнаваемым, появляется из темноты внезапно. Как по мановению волшебной палочки происходит неожиданная встреча. Что же мы вдруг видим – околдованную невесту, чудовище или бревно? Все дразнит путешественника, становится знакомым и в следующий момент совершенно незнакомым, внезапно пугает неожиданными движениями и тотчас принимает знакомый и невинный вид.

Везде таится опасность. Рядом с путешественником из ночи появляются темные челюсти, в любой момент без предупреждения может появиться разбойник, или что-нибудь зловещее, или страшный призрак мертвеца. Кто знает, что некогда случилось в этом месте? Быть может, зловещие призраки тумана стараются сбить человека с правильного пути, увести его в пустыню, где обитает ужас, где распутные ведьмы водят свой хоровод и откуда ни один человек не выходит живым. Кто в этом случае защитит путника, покажет ему правильную дорогу, даст добрый совет? Не иначе, как сам дух ночи, гений ее доброты, ее очарования, ее изобретательности, ее глубокой мудрости. Она поистине мать всех тайн. Усталых она окутывает сном, освобождает от забот, вызывает игру сновидений вокруг их душ. Ее покровительством пользуются несчастные, преследуемые и коварные, которым ее двусмысленные тени предлагают тысячи средств и ухищрений. Своим покровом она окутывает возлюбленных, и ее темнота скрывает все ласки, все тайные и явные чары. Подлинным языком ее тайны является музыка – чарующий голос, который звучит для закрытых глаз и в котором становятся понятными земля и небо, близкое и далекое, человек и природа, настоящее и прошлое.