Русский лабиринт - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Дарин cтр.№ 76

На свадьбе похорон

И спеть в последнюю

Печаль мне «аллилуйя»?

Сергей Есенин

Священное озеро Шамсутдин было красивое и холодное, по-женски надменно осознавая свою красоту. А тот июльский день был теплым и ласковым, как влюбленный юноша. Именно в такие дни из жизненного ила всплывают на поверхность бытия самые простые и самые сложные желания – любить и быть счастливым в любви. Над Шамсутдином качались крупные чайки, похожие на белые лодки в приливе неба. Густые ели, как красивые волосы, обрамляли лицо Шамсутдина, смотрящегося в чистое небо, словно в зеркало, казалось, сейчас природа любуется сама собой, и только в протяжных криках чаек царапалась тоска. Аллах в мудрости своей создал этот мир красивым, но люди часто не замечают этого. Спешат…В спешке не смотрят вокруг себя, для этого надо оставаться недвижимым. Спешить жить – значит спешить умереть. Впрочем, на все воля небес, ибо нет Бога, кроме Аллаха, и Муххамед – пророк его.

Глаза имам-хатыба Фанила Гайсина смотрели на неподвижную гладь озера, меряясь с ним глубиной. Имам был мудр, но даже он находился в затруднении. Сегодня нужно было принять решение, которое перечило всем канонам ислама, но никакое другое не вмещалось в сердце. Имам колебался. Священное озеро оставалось недвижимым, словно всматривалось в муллу, ожидая, на что тот решится. Именно озеро имело право узнать мысли имама первым, и право это было сродни смерти…

– Хан, хан, ты – счастливый отец, да продлит Аллах годы твои! У тебя родилась прекрасная дочь! – кричали башкирские воины, потрясая саблями. Яркое солнце резалось о клинки и слепило глаза. Хан прищурился, не выпуская своего счастья на суровое лицо. Воину подобает носить себя тяжело, а хану тем более. Спешившись и отдав коня слуге, хан, сдерживая шаг, прошел в бураму [5] . Жена, опустошенная после родов, показала светящимися глазами на повитуху. Бабка поклонилась хану и протянула ему завернутую по обычаю в отцовскую рубашку новую жизнь. Девочка смотрела на отца без страха, с любопытством. С первого взгляда было понятно, что Аллах одарил ее редкой, дивной красотой. «Мои глаза, точь-в-точь мои». Хан смотрел на свое дитя, уже не скрывая умиления. Через три дня хан по обычаю предков устроил пир. Мулла вознес подобающую молитву и, нашептав на ухо младенцу азан [6] , возвестил имя ханской дочери, такое же прекрасное, как она сама. Так в этот мир пришла Зульфия и так начиналась легенда.

Аллаху было угодно, чтобы в этот же день в другом аймаке [7] в семье безвестного бедняка родился мальчик. У отца не было ни денег, ни скота, чтобы справить бэби туе и исем кушу [8] , но люди помогли ему, чем могли, и тот же мулла на скромном пиру, нашептав ну ухо младенцу азан, возвестил имя бедняцкого сына. Так в этот мир пришел Шамсутдин, и с этого момента судьбы двух детей переплелись в одну.

В первый раз они увидели друг друга в семь лет на берегу древнего красивого озера, в том месте, где ели росли, наклонясь, будто рассматривая что-то на дне.

– Я – Шамсутдин, сын Наиля, – сказал мальчик, не отводя глаз от самой красивой девочки, которую он видел за всю свою короткую жизнь.

– Я – дочь хана Мангута, – ответила девочка, глядя прямо и не смущаясь, как остальные.

Сосны зашумели, радуясь их знакомству. Дети взялись за руки и сели у воды, больше ничего не говоря друг другу, – разговаривали их сердца. Так они просидели до темноты и расстались только потому, что их уже начали искать – отец мальчика и ханские слуги. Но с тех пор каждый день Шамсутдин и Зульфия приходили на это место, и даже если кто-то не мог прийти из-за дел или болезни, второй приходил непременно, потому что теперь только здесь жили их души. Они сидели и любовались озером и друг другом, не зная, что озеро тоже смотрит на них.

Детские годы прошли быстро – Зульфия выросла в прекрасную девушку, с красотой которой могла поспорить лишь луна, а Шамсутдин – в рослого и смелого батыра, с отвагой которого не стал бы спорить даже лев. Но один раз Зульфия прибежала на берег заплаканной.

– Что случилось, лучезарная моя? – встревоженно спрашивал Шамсутдин, нежно гладя свою любимую по шелковым волосам.

– Отец выдает меня за сына бая. У них все сговорено, они уже выпили бата [9] , и отец назначил богатый калым.

Зульфия плакала на плече юноши, Шамсутдин молчал, глядя вдаль. Там, посередине озера был остров, с незапамятных времен называвшийся островом любви. На острове было несколько ветхих хижин, оставшихся от какого-то другого народа, исчезнувшего, когда сюда пришли башкиры.

Шамсутдин встал. Зульфия подняла на него огромные глаза, напоминавшие теперь чаши с водой.

– Я достану лодку, любимая моя. Мы сядем в лодку и уплывем – сначала схоронимся на острове, потом, когда погоня угомонится, я отвезу тебе в другие края, к другим людям – русским. Они – гостеприимный и добрый народ, они дадут нам кров и работу. Я буду работать или воевать, ты же, ханская дочь, будешь только ждать меня.

Зульфия вздрогнула при упоминании погони, но улыбнулась, когда услышала, что даже в такой миг ее любимый помнит о самом не важном сейчас – что она ханская дочь и ей не пристало трудиться.

– Так скажи мне, любимая… подумай… потом не будет пути назад…

Зульфия перебила юношу долгим поцелуем – это и был ответ. Сосны зашумели, как в их первую встречу много лет назад, но на этот раз печально, словно провидя будущее. А озеро, как всегда, оставалось спокойным – теперь оно тоже было частью их судьбы.

Когда Мангут-бий узнал о бегстве дочери, в его сердце зашли и солнце и луна и наступила мертвая темь.

– Я дам тебе лучших сто моих воинов, – наконец вымолвил хан, обращаясь к жениху, ловившему каждое ханское слово, – если ты найдешь беглянку, она будет в твоей полной власти. Моя дочь принадлежит тебе по праву. О презренном псе Шамсутдине я не хочу говорить – он не стоит даже проклятий.

Хан понимал, что делал. Жених, чьего имени не сохранили века, улыбнулся краешком губ. Он понял хана.

Как ни велика была ханская любовь к своей единственной дочери, закон и обычай выше любви. Закон выше всего, ибо велика ненависть Аллаха к тому, что уверовавшие говорят, но чего не делают.

Беглецов нашли на второй день. Зульфию привязали к дубу, Шамсутдину же на глазах Зульфии отрубили обе руки и бросили его в озеро. Сын бая приказал воинам отойти на сто шагов.

– Зульфия… Зульфия… я сошел с ума, но я готов тебе все простить за твою любовь. Я забуду все, что произошло, и людские пересуды не коснутся моего сердца. Я по-прежнему твой жених, и ты моя невеста, Зульфия! Я забуду все, и ты забудь презренного Шамсутдина, не достойного ханской дочери!