Панджшер навсегда - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мещеряков cтр.№ 32

– Вай, сарбоз, час стрелят будем, час умират будем, – потом добавил несколько гортанных слов на своем языке и снова засмеялся, приложил приклад к плечу, целясь своей жертве в шею.

Все ждали. Султанов по-прежнему стоял в реке и продолжал что-то мычать себе под нос, а Абдуразакову показалось, что он звал маму.

Длинная очередь прогремела внезапно и страшно, заполнив собой глаза, уши, сердце и целый мир вокруг. Обезглавленное тело Султанова упало в реку. Сержант с ужасом смотрел, как вода вокруг него становится красной и медленно уходит все дальше вниз по течению, вниз, в никуда. На него смотрели чужие солдаты, а своих солдат он погубил. Всех погубил. Это ведь он привел их в кишлак. Абдуразаков думал о себе в третьем лице и удивлялся, как он может так сам о себе думать…

Когда в глубине кишлака началась стрельба, Рыбакин понял все и вдруг успокоился. Это не он принял решение, это судьба сделала свой выбор вместо него, но это и есть главное – принятое решение, такое состояние мира, когда все приходит в гармоничное движение, а мысль и воля согласованы и неразделимы. Доклад командиру полка прозвучал холодно и четко, и, когда радиоволна в ответ принесла ему взбешенный голос командира, он только глухо бросил в эфир:

– Я отвечу…

– Ты ответишь, сукин сын, ты за все ответишь!

В полдень в кишлак прибыла разведрота полка и еще взвод из третьего батальона, оказавшийся поблизости. Они устроили лихую и быструю проверку всех домов и других построек. В некоторые особенно темные помещения, в подвалы даже не входили – бросали гранаты или короткими очередями щупали дальние углы. Разведчики, мстительные и злые, как черти, никогда сами не знали таких потерь и теперь разумно опасались напороться на засаду, на внезапный огонь в упор. Тела всех ребят нашли быстро, они так и лежали на берегу своей последней реки, нашли и отсеченную голову Султанова, которую потоком унесло до каменистого переката. Такого в полку еще не знали – пять убитых за одно утро. У тела Абдуразакова разведчики задержались и застыли с каким-то внутренним холодом. Он все также сидел, прислонившись спиной к камню на своем последнем огневом рубеже и сжимая в руках автомат, свою единственную и бесполезную надежду. Заматерелый старлей-разведчик тронул его за плечо.

– Крепкий был парень, по всему видно. Четыре дырки в груди. Смотри, Петров, смотри на настоящего сержанта. Погиб, как воин, с оружием в руках, не выпустил. У него в глазах сама смерть застыла.

– Я вижу. Он и сам – смерть. Теперь ночью сниться будет.

– А ты что хотел, руки умыть и забыть? Ни хрена не выйдет, чем больше запомнишь, тем злее будешь. Вот как они с нами! Ты понял? Послужишь с мое – все поймешь. Ты в своей жизни кому-нибудь закрывал глаза?

– Еще не приходилось.

– Закрой ему, он твоим первым будет и вряд ли последним. У него и вправду в глазах смерть, он видел Её.

– Как это?

– А вот так. Видел, и все тут, потом поймешь. Закрывай и забери у него автомат.

Молодой разведчик с брезгливостью и почтением прикоснулся к мертвому телу, провел рукой по лицу, опуская уже остывшие веки. Попытался взять автомат, но у него ничего не вышло. Ставшие синими пальцы намертво обхватили цевье и шейку приклада и не разжимались. Именно намертво.

– Он не отдает.

– Не отдает? Значит, уже и не отдаст. Проверь магазин и канал ствола. – Петров отстегнул пустой магазин, отвел назад затворную раму.

– Ни одного патрона.

– Так и должно быть. Вот это смерть у парня. Настоящая. Кто-то и позавидует.

– Чему же тут завидовать?

– Смерти воина.

Из замшелой норы выволокли и Сахиба. Ему снова тыкали в грудь стволами, что-то кричали. Но он ничего толком не мог сообщить. Пришли кяфиры, много смеялись, стреляли барана, утром умывались на реке. Пришли воины Аллаха, моджахеды. Стреляли в кяфиров, тоже смеялись, потом ушли. Он смотрел в глаза безумных от злости разведчиков, бормотал бессвязные слова, хрипел, когда его тащили по земле за бороду и наступали на горло сапогом, но так и не смог объяснить, что те пятеро уже на пути в рай.

В его душе не осталось сил ни для ненависти, ни даже для обиды. А вокруг такая хорошая весна, в такую весну хорошо умирать. Аллах милостив…

* * *

– Товарищи офицеры, – Карцев, мрачный и сосредоточенный, стоял перед старшими офицерами полка, упершись руками в стол, – у нас в повестке дня совещания несколько вопросов. Итак, Рыбакин, командир взвода со второго батальона, за гибель своих солдат будет отдан под трибунал. Сейчас прокуратура проводит проверку, на время ее работы он откомандирован в Баграм, в распоряжение командира дивизии. С ним разберутся. А вот что с тобой делать, Усачев?

– Что положено, то и делайте. – Комбат-два тоже встал, развернул плечи и тяжело посмотрел в глаза командиру полка.

– Хватит демонстрировать мне твердость характера, и у меня твердости хватает. – Брови командира жестко сошлись у переносицы, но во всем его облике, в этом задубевшем от ветра лице ощущалась незавершенность мысли, которая вот-вот должна разрешиться. – Да тебя самого вместе с Рыбакиным под трибунал отдать надо!

– С какой формулировкой?

– За потерю управления в батальоне! Пойдет такая? Как ты вообще мог этого «щенка» поставить командиром поста у нас в тылу? Это он так полку спину прикрывал?

– Он виноват. Но здесь не только его вина. У меня среди взводных ни одного старлея нет. Выбирать не из кого.

– Не ты один в таком положении.

– А кем комплектовали рядовой и сержантский состав батальона перед отправкой?

– Я в курсе, только это дела не меняет. Теперь это твои солдаты.

– Кто бы спорил, – пробормотал Усачев, сдерживая эмоции. – Но как же не меняет, а с кем Рыбакин службу нес? У него, у кого-то другого это рано или поздно случилось бы.

– Должно было, говоришь, но случилось именно у твоего взводного. Не умаляй роли командира! Родителям что будешь рассказывать? Что это должно было случиться?

– Ну это ниже пояса, они – преступники, а уж потом жертвы, вот о чем родителям надо рассказать! Что касается меня, то я не отказываюсь от ответственности, но должен доложить, что Рыбакин – подготовленный офицер, может быть, лучший. Я и сейчас на этом настаиваю.

– Смело, слишком смело с твоей стороны. Я все-таки советовал бы гонор поубавить, еще политотдел своего слова не сказал. И я уверен, что это слово будет не в твою защиту. Про комплектование постарайся больше не вспоминать, месяц прошел, как твой батальон здесь. Боевая подготовка, политико-воспитательная работа… Все проведено. Так? Батальон участвовал в зачистках и блокировках, получил хорошую практику. Так? Все поняли, где они находятся, что это не Термез. Так?

– Все так, только дело не в боевой подготовке…

Офицеры – заместители командира полка, командиры и начальники штабов батальонов, командиры рот, – защищенные от посторонних глаз полуразрушенными стенами дувалов и маскировочными сетями, молча сидели на длинных лавках и старались не встречаться взглядами ни с Карцевым, ни с Усачевым. Если бы кто-то из них попал в эту ситуацию? Что бы он делал на месте Усачева? А эти двое уперто и бестолково отстаивали каждый свою правду, и, кажется, оба понимали, что ничего не докажут друг другу, отчего сам вопрос становился острее и переходил из категории служебных в категорию личных. А ответ на вопрос… Он же очевиден. Очевиден, как старый солдатский котелок, который в походе что мать родная, как автомат, который не успеваешь почистить от боя к бою, как жизнь, за которую каждый отвечает сам.