Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей - читать онлайн книгу. Автор: Жаклин Паскарль cтр.№ 33

* * *

Сони Мета приветствовал меня протянутой рукой у дверей своей квартиры. Он был среднего роста и обладал приятным голосом. Выражение его глаз выдавало такой острый ум, что я тут же пожалела, что не перечитала высказывания лучших умов мировой классики накануне. В его холле я чувствовала себя самозванкой, втершейся к нему в доверие лишь благодаря общим знакомым. Но довольно быстро я поняла, что Сони мил и доброжелателен и совершенно спокойно отнесся к тому, что его старый друг Энтони попросил его взять меня под свое покровительство. Мы немного поговорили, и мне удалось украдкой глянуть на его прекрасную библиотеку, разместившуюся в огромных, от пола до потолка, шкафах.

Сони поделился, что прием устраивало издательство «Кон Наст», и высказал надежду, что это мероприятие не окажется для меня слишком скучным. А позже мы отправимся на обед с несколькими его друзьями, которые, как ему кажется, должны мне понравиться. Его жена Гита находится где-то за границей и присоединиться к нам не сможет.

Появление на коктейле и выход на красную ковровую дорожку стало для меня запоминающимся событием. Вспышки ослепляли, фотографы требовали у Сони назвать мое имя.

– Смотри, – шепнул Сони с озорным блеском в глазах и, повернувшись к фотографу, произнес: – Это принцесса Жасмин, она писательница.

Люди застыли с раскрытыми ртами, открыто пожирая меня оценивающими взглядами.

Когда мы оказались внутри здания, мистер Мета проявил безукоризненные манеры, обходя зал и приветствуя знакомых, сводя меня с людьми и обеспечивая собеседниками. Все это время его рука либо лежала у меня на талии, либо держала меня под локоть. От всех этих имен моя голова шла кругом, я ощущала некоторую неловкость, но была полна решимости не опозорить своего спутника.

В тот вечер мы обедали в центре города в ресторане, принадлежавшем моей землячке, австралийке Нел Кэмпбелл и ее партнеру, Имону. За наш широкий стол подсела Сюзанна Барч, гламурная европейская особа, встававшая каждый день в пять утра, чтобы подготовиться к вечерней экскурсии, либо приходу личного косметолога, либо мужа Дэвида. Наша беседа была гораздо более приятной и расслабленной, чем в начале вечера. За столом было произнесено столько звучных имен, которыми даже не мог похвастаться американский журнал «Вэнити фэйр»: Маркес, Лейбовиц, Видаль, Клинтон и Зонтаг. И все они произносились с легкостью, говорившей о близком знакомстве с их обладателями. Теперь я знала людей, знакомых с этими знаменитостями. Это было невероятно.

Нел решила взять меня под свое крыло и предложила мне встретиться, чтобы познакомиться с ее друзьями. По дороге в отель Сони посоветовал воспользоваться ее предложением. Я поблагодарила его за содержательный и веселый вечер, мысленно соглашаясь со словами писательницы Джоан Дидьон, однажды так описавшей моего спутника: «Он источал… интеллект и некую неотразимую галантность».

* * *

Нью-Йорк позволил мне заглянуть в себя и узнать то, о чем я раньше не имела понятия: что такое смелость и уверенность в себе. Австралийские эмигранты ни разу не спросили меня об Аддине и Шахире, позволив тем самым просто жить в своем городе, наслаждаясь почти полной анонимностью. Я научилась приносить книжку в маленький французский ресторан на улице Уэст, 58, чтобы отвадить нежеланных компаньонов. А между встречами я бесконечно бродила по музеям Метрополитен и Гуггенхайм. Статьи для «Острелиан консолидейтед пресс» позволили мне заработать на жизнь и занять время, которое я провела в ожидании решения Полы Ейтс и Майкла Хатченса. Я гуляла по улицам Нью-Йорка и каждый день подолгу задерживалась в соборе Святого Патрика, ставя свечи. Потом я всегда писала открытку Аддину и Шахире, стараясь выбрать самую красивую. Приклеивая марку, я ее целовала, стараясь отпечатать на ней свою бесконечную любовь.

Сони Мета и его замечательные друзья позволили мне познакомиться с удивительными людьми и стать частью многих событий. Одним незабываемым вечером я танцевала сальсу с четырьмя из пяти солирующих танцоров Гарлемского театра танца. Мы без стеснения заняли всю площадку и наслаждались вечером.

Более спокойные друзья Энтони Рос и Джек Эвереты, жившие в «Бикман-Плейс», тоже приняли во мне участие, постоянно приглашая на обед или ужин. Это была очаровательная пара в возрасте, приближающемся к семидесятилетию, остроумные, истинные представители «старых» ньюйоркцев. Их пентхаус соседствовал с чудесным садиком на крыше, открывавшим отличный вид на Манхэттен и остров Рузвельта. С тех пор мы с Рос поддерживаем дружеские отношения. Я никогда не забуду, как она, держа меня за руку, со слезами на глазах произнесла: «Если бы я была на двадцать лет моложе, то сама бы отправилась на поиски твоих детей».

Я полюбила Нью-Йорк с его лихорадочным ритмом и жизненной силой и никогда не опасалась гулять там в одиночестве. Однако часто меня сопровождал спутник, кандидатура которого, я уверена, была тщательно подобрана Нел Кэмпбелл и Сони.

Дэвид Риф был видным мужчиной, более метра восьмидесяти ростом, с тронутыми сединой волосами до плеч, с большими глазами, выглядывавшими из-под очков. Благодаря ковбойским сапогам, большому носу, острому уму и громкому смеху он всегда выделялся из толпы. Это был уважаемый журналист и писатель, занимавшийся вопросами о правах человека и о международных конфликтах. Он много и интересно рассказывал о Боснии, и для меня эти рассказы имели особое значение, потому что я через пару месяцев сама собиралась на Балканы. В его компании было легко и приятно. Думаю, что я позабавила его своей страстью к оказанию гуманитарной помощи. Наверное, исходя из своего опыта, он счел меня несколько наивной идеалисткой: этот человек побывал в центре кровавого конфликта в Югославии, прожив некоторое время в осажденном Сараево.

Известная фотовыставка Анны Лебовиц появилась потому, что Дэвид пригласил ее побывать вместе с ним в зоне военных действий, где она зафиксировала на пленку разруху и человеческое горе. Он же отвез ее в Руанду, чтобы она могла заснять гуманитарную катастрофу. Это все он рассказал мне в своей гостиной, где царил хаос, перебирая хранящиеся в коробках неопубликованные фотографии Лейбовиц. У меня создалось впечатление, что она не выдержала тяжести того, что увидела в Африке. Масштабы и жестокость смерти не позволили ей сфокусироваться на каком-то конкретном человеке или событии, как Анна обычно делала, и ее профессиональная уверенность была поколеблена.

Жилище Дэвида стоило особого внимания. Темная, практически лишенная солнечного света маленькая квартира была доверху забита книгами, а все горизонтальные поверхности покрыты пожелтевшими от времени газетными вырезками. Перед огромным книжным шкафом выстроилась коллекция ковбойских ботинок, стояло блюдо с украшениями из серебра и бирюзы, с которыми он никогда не расставался. Альков с кроватью находился в углу комнаты. Квартиру дополняла каморка, в которой находились покрытые известковым налетом душ и туалет, но я не обнаружила кухни. На другом конце лестничной площадки у него была еще одна квартира, которую он держал в качестве кабинета, для работы. В то святилище мне позволили лишь заглянуть одним глазком.

Дэвид, единственный сын Сюзан Зонтаг и ее первого мужа, профессора колледжа Филиппа Рифа, получил образование, обучаясь в лицеях Америки и Франции.