Как я была принцессой - читать онлайн книгу. Автор: Жаклин Паскарль cтр.№ 33

Че Гу Али и сам не разбирался в значении тех арабских слов, которым обучал меня, а я, будучи новообращенной и к тому же женщиной, не имела права задавать ему вопросы. К тому же мой учитель твердо верил в то, что все сомневающиеся отправляются прямиком в ад.

Через несколько недель, однако, я и сама начала потихоньку разбираться в системе мусульманских ценностей. Просто говоря, ее можно назвать системой «плюсов и минусов», сумма которых на момент смерти составляет итог человеческой жизни. Плюсы даются за добрые дела: соблюдение постов, молитвы, скромность, смирение (искреннее или напускное), благотворительность и самоотречение. Все вместе эти плюсы называются парлар, и именно они становятся решающим фактором для попадания в рай. Минусы даются за грехи: жадность, ношение парика, злословие, занятия черной магией, прелюбодеяние, ложь, обман и множество других. Сумма минусов называется дозар. В момент смерти парлар может перевесить дозар или наоборот. Однажды разобравшись в этом, я потом нередко наблюдала, как члены королевской семьи старательно накапливают «плюсы» в надежде, что в решающий день их окажется больше, чем «минусов».

Мусульманский рай, судя по описанию Че Гу Али, представлял собой сад наслаждений, населенный практически нагими, волоокими гуриями – секс-ангелами, готовыми удовлетворить любое желание мужчин, которым посчастливилось попасть туда. Однако я не слышала, чтобы равноценным образом поощрялись и добродетельные женщины. В аду же все существующее на свете зло тысячекратно усиливалось и обрушивалось на головы несчастных грешников в виде непрекращающихся ни на минуту пыток.

У моей свекрови, помимо общепринятого, имелся и свой список «минусов», которые неминуемо должны были привести злополучного грешника в ад. Подобная судьба грозила: мужчине-мусульманину, надевающему на себя любые золотые или серебряные украшения, мусульманину или мусульманке, которым досталось имя, не упоминаемое ни в Коране, ни в других исламских текстах, мусульманину или мусульманке, осмелившимся молиться, не помыв предварительно анальное отверстие, и – самое страшное! – мужчинам, носящим какое-либо украшение вокруг шеи; Мак утверждала, что именно за это украшение грешника схватят, когда будут тащить в адское пламя.

Гены тоже играли немалую роль в вопросе допуска в рай. И Бахрин, и Че Гу Али были совершенно уверены, что у евреев нет ни малейшей надежды на спасение и они обречены вечно гореть в аду. Бахрин оказался таким ярым антисемитом, что даже сжег несколько моих книг, написанных писателями-евреями. При этом он предпочел забыть о том, что моя прабабушка с материнской стороны, хоть и исповедовала католицизм, по рождению принадлежала именно к этой расе, а следовательно, по иудейским законам, еврейкой была и я. Правда, однажды получив от Бахрина пощечину за попытку защитить евреев, я трусливо решила не напоминать ему об этом. Инстинкт самосохранения оказался сильнее гордости.

Чем дольше мы жили в Малайзии, чем больше Бахрин осваивался в роли мусульманина и гражданина исламского государства, тем охотнее он демонстрировал свою ненависть к евреям, китайцам и индусам. Он отзывался о Холокосте как о блестящем примере государственной мудрости и сожалел только, что Гитлеру не удалось пойти дальше и стереть с лица земли всех американских евреев. Он открыто сочувствовал террористическому крылу Организации освобождения Палестины и пренебрежительно называл индусов, проживающих в Малайзии, келингами – слово, в котором содержался намек на то, что впервые они появились здесь в качестве рабов на каучуковых плантациях. О малайских китайцах он отзывался только как о «грязных собаках» и «азиатских евреях».

Бахрин упорно пытался обучить меня и другим премудростям, которые сам усвоил еще в детстве, во дворце султана. Самое главное в жизни, уверял он, это «не терять лицо». Снова и снова муж настойчиво внушал мне, что даже своему злейшему врагу ни в коем случае нельзя демонстрировать свою ненависть, а если он придет к тебе в дом, его надо встретить как дорогого гостя. Рецепт хорошей мести, учил меня он, в том, чтобы улыбаться и выжидать подходящего момента для того, чтобы уничтожить своего врага. Даже если это займет пятьдесят лет. Эту же тактику, по мнению Бахрина, следовало применять к индусам и китайцам. Его принципом было: «Используй их, пока можешь, а потом выброси».

Слушая его, я невольно задумывалась о том, каким образом он собирается использовать меня и что будет, когда я стану ему не нужна.

Перерывы между схватками становились все короче, и теперь боль опоясывала живот и поясницу каждые четыре минуты. Врач уже несколько часов назад проколол пузырь с околоплодными водами, надеясь таким образом ускорить роды, но желаемого результата это не принесло. Мой ребенок не спешил появляться на этот свет.

В палату заглянула акушерка, и, пока она в очередной раз осматривала и ощупывала меня, я мысленно вернулась к тому дню, когда впервые поняла, в какую ловушку попала, приехав в чужую мне страну. Именно тогда мне стало окончательно ясно, что единственное, что в глазах мужа составляет мою ценность, – это мое лицо, отсутствие родственных связей и психологическая податливость, свойственная юности.

Это случилось в один невыносимо жаркий день примерно за месяц до того, как я узнала о своей беременности. У нас гостил раджа Ахмад, отец Бахрина, и по этому поводу к ланчу я заказала его любимого краба с перцем чили. Бахрин и Абах (то есть отец, как я теперь называла его) должны были после пятничной молитвы вернуться из мечети примерно к часу дня. Под тудум-саджи, плетеным навесом из ротанга, уже был накрыт стол, а в кувшины с напитком из сиропа шиповника и молока положен лед.

К трем часам дня они так и не появились. К половине пятого краб, оставленный на жаре, безнадежно испортился, а к половине шестого я уже не только злилась на Бахрина, но и начала беспокоиться. В шесть часов пришли в негодность и приготовленные мною десерты, а я, чтобы успокоиться, решила прогуляться по саду и именно тогда заметила БМВ Бахрина, припаркованный в саду у тети Зейны, через два дома от нас.

Вот тогда-то, придя в ярость, я повела себя совсем не так, как подобает восточной женщине и хорошей мусульманке. Я бросилась в дом к тете Зейне и обнаружила там их обоих: муж и его отец дремали на диванах после сытного ланча, остатки которого еще не убрали со стоящего здесь же стола. Я растолкала Бахрина и объявила ему, что они с отцом – бессовестные эгоисты и что воспитанные люди так себя не ведут. Он вскочил на ноги и пошел вслед за мной к выходу, а я продолжала кричать, что я весь день прождала их дома и им это было известно, что именно по их требованию я приготовила этого чертового краба и что они могли хотя бы позвонить мне, так как отлично знают, что по их дурацким обычаям я не могу съесть ни кусочка, пока не поели мужчины. Именно в этот момент Бахрин и ударил меня кулаком. Я упала на бетонный пол, а когда попыталась подняться, он отвесил мне тяжелую пощечину, а левой рукой схватил за волосы. Только тут я поняла, какую глупость только что совершила. Охваченная праведным гневом, я на минуту забыла о том, как опасно провоцировать Бахрина.

Невзирая на мои крики и сопротивление, он за волосы протащил меня по саду тети Зейны и через разделяющую дома дорожку в наш дом. По дороге он продолжал осыпать ударами мои руки, голову и спину и пинал по ногам каждый раз, когда я делала попытку встать или вырваться. Когда мы добрались до спальни, он швырнул меня на пол, запер дверь, положил ключ в карман и плотно задернул занавески на окне.