Божия коровка - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Бакушинская, Эдуард Шатов cтр.№ 35

О.: То есть ты не допускаешь, что существуют люди, которые одиночки по причине собственного внутреннего устройства?

Э.: Допускаю. Но их очень мало.

О.: Но они есть и они должны отдавать себе в этом отчет. И окружающие тоже. И такая позиция достойна уважения. И не надо им над ухом зудеть: почему то, почему се. Вот я ребенка родила в тридцать пять, так примерно с двадцати пяти мне общество плешь проедало на эту тему.

Э.: Оля, знаешь, у свободы быть одному есть обратная сторона медали. На Западе этот этап уже пройден, люди не пытаются вписаться в схему и общество их не пытается вписать. Человек, сознательно выбравший одиночество, — не такая уж и редкость. Однако одиночка постепенно становится равнодушен. Его просто перестают интересовать другие люди, они не вписываются в его жизненный план.

О.: Это тоже проблема, но другая.

Э.: Именно. Теряются социальные связи, человечность. Все это может быть очень корректно обставлено, но человек становится куском льда. Между тем толерантность — это вовсе не равнодушие к другому, а понимание другого, интерес к нему и желание его узнать.

О.: Эдуард, города полны одиночек. По разным причинам. И не надо воспитывать у них невроз, чтобы они ходили к психотерапевту и спрашивали, что с ними не так. Как воспитать каждое мурло, чтобы оно не лезло к посторонним людям в душу?

Э.: Ну вот, видишь? Тебе тоже надо воспитывать уважение к другим, чтобы не называть никого мурлом.

О.: Ну привет, а как я должна называть мурло?

Э.: Называй как хочешь, но не удивляйся, что «мурло» тоже найдет для тебя подходящее определение. И пока вы оба этого не поймете, России нечего надеяться на изменение ситуации.

Конечно, нет ни одного человека, который никогда не врет. Это вообще, как кажется, следующий навык, который приобретает ребенок, после того как научится говорить. В основном, для пользы дела.

— Ты убрал игрушки?

— Да, конечно.

— Но ты же не убрал.

— Да, я забыл.

По мере вырастания и вступления во взрослую жизнь люди переходят в стадию любовных врунов и делятся на два больших подкласса. Одни врут, что любят, чтобы легче достичь желаемого, другие врут, что не любят, чтобы не оказаться в унизительном положении. Очень смешно бывает, когда эти два типажа встречаются в поединке.

Иногда мы врем, потому что жалеем, чаще — потому что не жалеем, но есть категория людей, которые врут как дышат. Не для выгоды, а ради искусства. И достигают в этом большого мастерства.

При этом надо понимать, что вранье ради искусства должно быть лишено всякой материальной подоплеки. Это своего рода полет ласточки.

Приходит моя знакомая школьница однажды домой и говорит маме:

— Представляешь! Нам сегодня прививки делали!

— Как это? Без разрешения родителей?

Девочка скорбно:

— Я говорила медсестре, что нужно согласие мамы, а она не слушала меня и сделала.

Разъяренная мать на следующий день несется в школу, потрясая законодательством. Классная руководительница в изумлении несется к медсестре, потом все три (изумленные уже до крайней степени) ищут девочку. Девочка ковыряет носком пол.

— О, зачем, зачем, зачем — ты так глупо наврала? — исполняет на разные лады греческий хор.

— Не знаю, просто показалось, что это интересно.

Или более взрослый пример. Один мой знакомый твердил о близком знакомстве с актером Н. Как они вместе выпивают на даче и чуть ли не по бабам вместе ходят. Представьте себе удивление нашей компании, когда Н. на каком-то мероприятии проплыл мимо нашего товарища с каменным лицом. Мы спрашиваем:

— Но зачем? Неужели мы относимся к тебе лучше или хуже в зависимости от твоих связей со «звездами»?

— Не знаю. Так вышло…

Я могу рассказать кучу таких историй лживого полтергейста — швыряния словами, как предметами, без цели. Но любой имеет такого приятеля.

Что это было?

Ольга: Давай вообще поговорим о вранье. О разном. Не только художественном. Есть ли случаи, когда вранье оправданно?

Эдуард: Если при фашистской оккупации ты прячешь героя сопротивления и тебя спрашивают о нем, естественно сказать, что ты его в глаза не видел.

Другое дело, что человеческая природа часто готова любую ложь оправдать и назвать это ложью во спасение.

У каждого есть зоны, где он хочет обезопаситься, поэтому врет. Боится показать свою индивидуальность и укрывается за маской. Выстраивает вокруг себя искусственную реальность, пытается быть похожим или, наоборот, непохожим на других. В зависимости от того, что выгодно в настоящий момент. На самом деле подобное поведение после нескольких разоблачений приводит к полному краху.

Есть еще один способ вранья, его обычно применяют подростки. Называется «Будем говорить ложь, чтобы узнать правду». Примерно как в шуточном вопросе — «Когда вы прекратите пить коньяк по утрам?». В результате тот, у кого спросили, вынужден изначально опровергать и оправдываться.

О.: Почему именно подростки?

Э.: У детей и подростков действует механизм «проверки боем» того, как далеко можно зайти в общении со взрослым или ровесником.

О.: Знаешь, меня можно спросить напрямую, и я отвечу. Но ты прав, моя дочь обычно в разговоре на любую тему пытается зайти обходным путем. Меня это ужасно раздражает.

Э.: Стадия взросления. С возрастом пройдет. Но не у всех. А пока терпи — твоя дочь проверяет, насколько глубоко она может сунуть палец в мышеловку, чтобы его не прихлопнуло. Помнишь роман Достоевского «Подросток»? Там главный герой именно так себя ведет.

Церковь в последнее время тоже стала очень подростковой — никто не задает прямых вопросов, а пытаются ходить вокруг да около. Нащупывать. И предмет может быть совсем не интимным и отнюдь не скандальным, а человек побоится сказать, что думает. Это и есть подростковый подход.

О.: То, что ты называешь подростковым подходом, я называю гнилым заходом. Однако вполне может оказаться, что человек на самом деле лучше, чем его вранье.

Э.: Конечно. Но, к сожалению, сам человек должен это понять и отказаться от терновых кустов вокруг замка спящей красавицы. Пока не откажется, спящая красавица так и будет спать, а человек будет лучше только потенциально.

О.: Я полагаю, что Маша нашу беседу сейчас подслушивает из своей комнаты, у нее вранье — очень больное место… Ну и пусть слушает, кстати, потому что я хочу сказать очень важную вещь. Она любит ложь как род искусства, но когда она решается говорить прямо и правдиво, немедленно выясняется, что она умнее своего вранья. То есть — врет она плохо, а когда правду говорит, даже словарный запас богаче.