Ричард Длинные Руки - рауграф - читать онлайн книгу. Автор: Гай Юлий Орловский cтр.№ 89

– Что там? – спросил сэр Арчибальд заинтересованно.

– Да так, – ответил сэр Растер небрежно. – Пустяки. Я спросил, почему у них даже крохотной церкви нет. Любое село начинается с нее, потом только строят дома…

– И что?

– А ничего, – ответил он хладнокровно. – Слово за слово… В общем, поговорили. Дискуссия, уж простите за умное и непонятное вам слово.

Сэр Арчибальд оглянулся на меня:

– И что? К какому выводу пришли?

– Я объяснил, – ответил Растер, – церковь необходима. Они утверждали, что у них ее нет.

– Церкви?

– Необходимости!

Он тоже посматривал на меня, я сказал твердо:

– Кто противится Церкви – тому конфискация имущества и земель.

Растер спросил опасливо:

– Конфискация… это что?

– Это когда не спрашивают, – объяснил я, – хочешь ли принести государству пользу в особо крупных размерах.

Крестьяне выходили с ведрами и охотно поили наших коней, разглядывали огромных животных с великим любопытством. Дети совали им сочные листья в морды, кто-то кормил сахаром, ненавязчиво хвастаясь достатком.

Сэр Растер взобрался на своего всегда полусонного коня, разобрал повод, Арчибальд обронил:

– В общем, вы доступно объяснили местным мировоззрение крестоносцев.

– Да, – ответил Растер гордо.

– А как же, – спросил Арчибальд лукаво, – насчет заповеди: поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой?

Растер замялся в затруднении, посмотрел на меня с вопросом в глазах:

– Сэр Ричард… а как правильно?

Я тяжело вздохнул:

– Да, когда-то так и будет, как говорит благородный и местами чистый сердцем сэр Арчибальд. А пока поступай с другими так, чтобы они не успели поступить с тобой так же.

Растер приосанился и посмотрел на сэра Арчибальда орлом поднебесным, так царь птиц смотрит на толстых глупых гусей, что даже не почувствуют, когда поднимутся в воздух, почему и как их сверху что-то ударит.

Мимо нас промчался легкий конник сэра Норберта.

– Сэр Ричард! – крикнул он. – Крепость лорда Сулливана уже совсем рядом! Не отставайте.

– Вперед, – сказал я. – Негоже, если сэр Норберт вступит в бой первым.

Опоздавшие быстро взбирались на коней, топот копыт быстро набирает мощь, мы помчались неудержимой стальной лавиной, готовые ударить и сломить любого врага, что посмеет встать на дороге. У каждого рыцаря счастливый задор на лице и блеск в глазах, каждый мечтает ворваться в самую гущу противника и повергать красиво и мощно, чтобы им любовались, ибо совершить подвиг – это самое сокровенное, о чем мечтает любой рыцарь.

Мои деды и прадеды, судя по рассказам, сражались за победу, за полную победу, а также за победу любой ценой. Потом уже в мое время пришло что-то нелепое, что никак не укладывается в мозгу, даже если расположить вдоль спинного: остаться в живых, уцелеть, а также – уцелеть… любой ценой!

Сколько ни ломал голову, понять не мог: уцелеть в бою – это значит бросить оружие и сразу же драпать с поля битвы?.. Любой ценой – это ценой предательства, измены? Если враг захватит тебя в плен и прикажет зарезать тупым ножом жену и детей, плюнуть на иконы, отречься от Родины, пойти вместе с врагом жечь и убивать моих родных – это не только можно, но и нужно? Так велено, ведь любой ценой, это любой? Я слышал даже «уцелеть во что бы то ни стало» – тот еще шедевр…

Далеко на самом краю земли неожиданно и ярко блеснуло, словно там еще одно крохотное солнце. Судя по карте, это сияет металлической крышей крепость лорда Сулливана. На самом деле вовсе не крепость, как сказано деловито в примечании, а большая сторожевая башня, очень широкая и просторная, но в ней могут укрываться с полсотни воинов, а еще с боков давно выросли неизбежные домики-казармы, кузницы, оружейная…

Всадники пустили коней шагом, сэр Норберт уже ждал нас, велел коннице остановиться и ждать подхода пешего войска.

– А нам, сэр Ричард, – сказал он твердо, – лучше покинуть седла.

Я искоса взглянул в его суровое лицо. Для него я сейчас и не майордом вовсе, настолько он в своей стихии, все видит, все схватывает, просто прекрасно, побольше бы таких.

– Хорошо, сэр Норберт, – сказал я послушно.

Он даже не обратил внимания на мой смиренный тон, а как же, мол, иначе, на войне командует тот, кто лучше разбирается в обстановке, соскочил первым.

Сзади подбежал молодой воин и принял наших коней.

– Пойдемте, – сказал Норберт, – сэр Ричард. Здесь удобные овраги… Неглубокие, но трава выше головы.

– А когда вылезем?

– Там трава ниже, – ответил он. – Пойдем, как два льва.

– На четвереньках?

– Ну да…

Воин с конями остался далеко позади, мы углубились в овражек, трава в самом деле выше даже моей головы, хотя нас в низинке все равно не видно, а когда начали подниматься, сэр Норберт сказал негромко:

– А теперь очень осторожно…

– Увидят?

– Могут. Так что голову не поднимать…

И снова повелительный голос, мог бы «не поднимайте, пожалуйста», а он коротко и властно «не поднимать», что значит берет на себя командование и всю ответственность, что мне как медом, побольше бы таких…

Осторожно выбравшись из оврага, мы осторожно осматривались, сэр Норберт тронул меня за локоть:

– Вот там на большом холме сторожевой пост…

Я рассмотрел на вершине высокий столб, вкопанный в землю, со всех сторон навалены поленья, щедро пересыпанные сухим хворостом. В сторонке у костра сгорбился человек, если не подводит зрение, в кожаных доспехах, шлем из металла, на поясе короткий меч. У подножия холма две оседланные лошади, тонконогие, сухие, такие могут мчаться целые сутки, не зная устали.

– Его не миновать, – прошептал Норберт.

– А надо бы, – ответил я шепотом. – Давайте подберемся ближе.

Он поморщился, не рыцарское это дело, двигаться на четвереньках в высокой траве, а то и ползком, но если сюзерен не считает для себя зазорным, то и ему не стыдно ползти, словно простолюдину, пытающемуся уворовать у соседа гуся.

– Людей двое, – прошептал он.

– Второго не вижу, – ответил я.

– Видать, отлучился за хворостом…

– Взял бы из сигнального костра, – сказал я. – До чего же честные люди… и не с нами, обидно.

Он ухмыльнулся, сочтя шуткой, мы продвигались все медленнее, замирая при каждом движении часового. Он поджаривал, нанизав на прутик, на раскаленных пурпурных углях корочку хлеба, задумчиво хрустел им на крепких молодых зубах.