Спящие от печали - читать онлайн книгу. Автор: Вера Галактионова cтр.№ 104

Потом, сквозь дрёму, ей вспоминалась толстая староста, но не эта, спящая рядом, а та, подозрительно разглядывающая Марию на семинарских занятиях, – разглядывающая, спрашивающая не сразу:

– …Откуда ты это знаешь?

– Что? – не понимала Мария.

– Ты же ничего не учишь. То, что ты сейчас отвечала по хурритам – где ты это раздобыла? У вас что – в вашей деревне, Ленинка была?

Мария пожимала плечами. Но оправдывалась:

– Я – думала. И читала кое-что… Из хурритских источников, – припоминала она. – «…Человек этот глух – ничего он не слышит, человек этот слеп – ничего он не видит: милосердия нет у него!..» Вот.

– Угу. Знание само приходит. Но только – в обмен на милосердие. Бартер? Да? Заливай больше!.. А про сирийских селевкидов в прошлый раз? – жёстко допытывалась и жевала что-то сладкое подозрительная староста. – Этого же нет в наших учебниках. Где ты это берёшь?.. Откуда?

Мария терялась, потому что не могла вспомнить сразу – откуда. И от растерянности – смеялась.

Но после первого же коллоквиума, на котором они отчитывались обе, староста и вовсе пересела от Марии.

– Умная сильно, – пробормотала староста. Суеверно озираясь, она прихватила свой портфель, набитый булками, и ушла за свободный стол, не дождавшись звонка…

Тонкий сон раскачивал Марию в палаточной тьме и подсказывал, и убеждал, успокаивая: городские люди – грубее, проще, бестактней, и хорошо, что ей нет места среди них. Тонкий сон пояснял: слишком проворные в своей корысти, городские люди утеряли за то уже многие, очень многие человеческие способности к познанью сущего, ибо за всё приходит расплата, падающая на многие, очень многие, затем, поколенья… Ибо… Ибо…

Они тоже чувствуют, что они – другие, – убаюкивал её сон, тёплый, словно парное молоко или летний туман, – и ты никогда не будешь там своей. Вспомни весну – эту весну: тебе – к – ним – не – надо… Тебе – к – ним – нельзя.

«Я одна среди них. А к кому же тогда..?» – терялась Мария.

К себе подобным. Или ни к кому. Ибо… Ибо…

«Ибо всё достойное в мире складывается из соответствий! – перебивался сон беспрекословным голосом Учёного. – А из несоответствий – слагается одно лишь уродство, нежизнеспособное в принципе».

И снова знакомый, горячий восторг знанья охватывал Марию. Ползучее, хищное, сорное Аккадское царство испивало, усваивало, поглощало беззащитные соки чужого, шумерского, величья – и насильственно сливалось с ним воедино. И так происходила эта беспощадная невидимая схватка народов в Двуречьи – неуклонно, неотвратимо. Схватка, похожая на насильственное, нерасторжимое объятье – на объятье скрытой и смертельной ненависти… Так происходило это в третьем тысячелетьи до нашей эры, на месте бывшего рая, в долинах всеобщего счастья – поглощённого, переваренного и исторгнутого пришельцами в навоз за каких-то двести лет…

Где он теперь, золотой век Шумера? «И страх пришёл туда, где не было страха. И ужас пришёл туда, где не было ужаса. Вражда пришла туда, где не знали врагов»… Ещё счастливая от знанья, Мария наткнулась взглядом на лицо экзаменаторши, отяжелевшее в весеннем свете. Профессориня встала. Деревянной походкой она прошла – сквозь весенний весёлый сквозняк – к столу, за которым только что готовилась к экзамену Мария. Обшарила весь стол, залитый ласковым светом… Сверху – снизу… Перерыла исторические тяжёлые карты… И Мария оторопела, поняв наконец, что´ та ищет – она ищет нечто, что уличило бы Марию – в списываньи… Ничего не найдя и пряча глаза, профессориня раздражённо поставила ей «хорошо». Не «отлично», а только – «хорошо». И Марии было невероятно стыдно за неё, великолепную, недосягаемую, унизившуюся вдруг – до обыска. До обыска, до заниженья оценки… И жар бросался Марии в лицо, словно язык пламени вырвался на миг из преисподни и достиг лица…

Профессориня – не извинилась, всё ещё не верила происходящему Мария. Даже не извинилась…

«Почему – они – такие?» – разрывала она тонкий свой сон, выбираясь из него – к ясности. Из мягкого сна – к жёсткой ясности: …Зачем?»

«А он – живёт – среди них – без них!..» – вдруг радостно догадалась она про старика Учёного.

И тогда Мария успокоилась. И улыбнулась Учёному на расстояньи – как своему. И покорилась сну безропотно. Но помнилось всё время, но ощущалось во сне – тревожное: совсем недалеко от тёплого дыхания живых, вознесённые Белой горой к самому предрассветному небу, зияют разверстые потревоженные могилы. И под навесом катакомб стынут коричневые, наполовину очищенные от земли скелеты скифо-сарматского племени, отвоевавшего, смирённого временем, сгинувшего в веках. И вот уже два тысячелетия тонкие кости фаланг не могут дотянуться до рыхлых позеленевших мечей… И давно истлели колчаны, принадлежавшие тем, бывшим живыми. Лишь мохнатые наконечники стрел жалкой кучкой впились в плотный покров белой земли; они будто летели сейчас зелёным роем в подземном своём пути, потеряв и древко, и оперенье, – летели, не двигаясь с места, в спрессованном бело-глиняном остановившемся времени…

Но вот стало заметно холоднее. Уже бряцало ведро. Плескалась, лилась вода. Дежурные по кухне, поднимавшиеся загодя, переговаривались негромко, позёвывали вслух и окликали друг друга, и горьковатый запах дыма уже проникал в палатку. Это означало, что с минуты на минуту раздастся стук расставляемых мисок, и трое дежурных вот-вот прокричат, приставив ладони ко рту, во всю мощь лёгких резкое «Подъёом!..», и долго ещё будут колотить ложкой по пустой, гулкой бадье.

Девушки работали на том самом небольшом кургане, выбившемся из цепи великих – на малом кургане с грабительской воронкой, ничего интересного не ожидая в этом раскопе. Но старик Учёный в своей дотошности был последователен и упрям:

– Остатки стенки склепа из нетёсаных камней – это уже кое-что. Зачистить их перед съёмкой как следует – и осторожно. Мы должны отработать все версии, ибо захоронение более позднее, к каковым без сомнения принадлежит этот курган в отличие от прочих, даст историческую картину в динамике, в своём развитии и…

Заблудившись окончательно в лабиринте витиеватой мысли, старик оцепенел, опустив морщинистые веки. Казалось, однако, что он рассматривает прорехи на своих обвислых штанинах, испачканных белыми пятнами густой пыли.

– Я похож на чудака? – неожиданно спросил он Марию, поднимая веки по-птичьи и словно просыпаясь под своей шляпой. – Вы смотрите на меня так неподвижно, потому что я похож на чудака?

– Нет, – покачала головой Мария. – Вы похожи на гжель.

Учёный снова уставился в глубоком недоуменьи на синее своё трико, продранное на коленях. Он немного постряхивал с него мел.

– Непостижимо! – раздражённо пожал он плечами. – Такой тяжёлый взгляд – и такие легковесные мысли… Кстати, отчего у вас такой тяжёлый взгляд, младая госпожа? У вас была тяжёлая жизнь?

– У меня была лёгкая жизнь, – ответила Мария равнодушно.

– …Значит, на лёгкой работе здесь останетесь – вы! – решил тогда Учёный, деловито ткнув пальцем в полумрак раскопа. – Ибо всё должно быть в полном соответствии!