Сын Казана - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Оливер Кервуд cтр.№ 35

Было уже темно, когда Бари возвратился опять к пожарищу. Всю ночь он продержался около покинутого собачника, и все это время, не переставая, падал снег, так что к утру Бари уже угрузал в нем по самые плечи.

Но с рассветом небо прояснилось. Взошло солнце, и кругом стало так ярко, что трудно было смотреть. С его появлением к Бари возвратились новые надежды и ожидания. Еще более, чем вчера, он старался понять, и это ему никак не удавалось. Ну разумеется, Нипиза скоро должна вернуться! Он услышит ее голос. Вот сию минуту она неожиданно должна появиться из леса! Сейчас до него долетит какой-нибудь сигнал о ней. Во всяком случае, что-нибудь, не одно, так другое, а должно сейчас случиться!

При малейшем звуке он вздрагивал и быстро останавливался и внюхивался в каждое дуновение ветерка. Все время он был на ногах. Вся местность вокруг сгоревшей избушки была сплошь покрыта его следами; они тянулись от собачника до самой вековой сосны и были настолько многочисленны, что казалось, будто там на целые полмили вокруг и вплоть до кручи над рекой бродила целая стая волков.

В полдень им овладел опять второй непобедимый импульс. Это были не рассудок и не инстинкт. Это была борьба между ними обоими: ум дикого животного старался осилить тайну непостижимого, постигнуть то, чего нельзя было увидеть глазами и услышать ушами. Нипиза не могла быть в хижине, потому что теперь не существовало и самой хижины. Не было ее и в юрте. Он не нашел ее и на круче. А уж с Пьеро в могиле она и подавно не лежала…

Ага! Она, вероятно, ушла далеко осматривать расставленные ловушки и силки!..

И он побежал туда, держась на северо-запад.

Ни один человек не может так ясно чуять дыхание смерти, как это делает северная собака. Иногда предчувствие ее приходит к ней вместе с ветром. Тысячи хозяев Дальнего Севера могут поклясться вам, что их собаки предостерегали их от смерти или уведомляли их о смерти за целые часы раньше, чем она приходила, и многие из этих тысяч знают по опыту, что их упряжки всякий раз упорно останавливались и не хотели бежать дальше, если в полумиле от них вдруг оказывался где-нибудь в палатке или в шалаше непогребенный покойник.

Вчера Бари ощутил своим обонянием смерть и без малейшего участия своего рассудка уже знал, что покойником был Пьеро. Как он узнал об этом и почему именно принял это как уже свершившийся факт, это составляет тайну, над которой еще поработают в будущем те, кто не допускает в животном ничего другого, кроме инстинкта. Совершенно не зная, что такое смерть, Бари отлично понимал, что Пьеро был мертв. Во всяком случае, он был совершенно убежден в том, что больше уже никогда не увидит Пьеро, никогда не услышит его голоса и скрипа снега под его лыжами, а потому и не старался вовсе его отыскивать. Пьеро ушел навсегда. Но чтобы умерла Нипиза, этого он никак не мог усвоить. Он испытывал безграничное беспокойство: то, что доходило до него из глубин реки, заставляло его дрожать от страха и недоумения он чувствовал, что здесь должно было иметь место что-то странное, что-то необъяснимое, и если вдруг завыл тогда, стоя на краю кручи над рекой, то во всяком случае не о Нипизе, а оттого, что вдруг почуял смерть Пьеро. Ибо он был уверен, что Нипиза еще жива, и эта уверенность еще так в нем велика, что вот он бежит сейчас отыскивать ее у расставленных ловушек, как был уверен вчера, что она находится в юрте из березовой коры.

Он не ел еще со вчерашнего утра, когда его покормила Нипиза чтобы удовлетворить голод, нужно было приняться за охоту, а он был слишком занят поисками Нипизы. Он мог бы проголодать еще сколько угодно, но на третьей миле от избушки вдруг набрел на капкан, в котором оказался поймавшийся белый кролик. Кролик был еще жив, и он загрыз его и съел целиком. До самых сумерек он перебегал от одной ловушки к другой. В одной из них оказалась рысь, в другой — енот. Под белым покровом снега он ощутил запах лисицы, околевшей от яда Пьеро. Но рысь и енот были еще живы, и когда хотели броситься на Бари, то сковывавшие их цепи ловушек звонко и неприятно зазвучали. Но Бари не обратил на них никакого внимания: он был занят совсем другим. Он торопился и, по мере того, как потухал день, в нем все более и более усиливалось беспокойство: до сих пор он еще не обнаружил ни малейшего следа Нипизы.

После пронесшейся снежной бури ночь была удивительно ясная, холодная, светлая, так что густые тени казались живыми. И вдруг третья идея осенила Бари. Как и все животные, он всегда подчинялся какой-нибудь одной идее, он был существом, в котором все меньшие импульсы всегда подпадали под власть какого-нибудь одного, более руководящего. Таким импульсом в эту светлую ночь явилось для Бари неудержимое желание найти и обнюхать все охотничьи шалаши Пьеро, построенные им вдоль линии ловушек и капканов, которая растянулась в обе стороны на несколько миль. Там он обязательно найдет Нипизу! Один из таких шалашей, составлявший временное убежище для Пьеро, находился за целые двадцать пять миль от сгоревшей хижины Пьеро. Я не берусь сказать, каким именно образом Бари мог догадаться о существовании этого шалаша, так как боюсь обеспокоить этим какого-нибудь завзятого ученого-натуралиста, но факт остается фактом: Бари побежал наверняка туда. В эту ночь он сделал первые десять миль. Остальные пятнадцать оказались ему не под силу. В открытых местах снег оказался ему по брюхо и был рыхлым, как пух. Часто он проваливался так, что его засыпало с головой, и ему нужно было выкарабкиваться, чтобы не быть погребенным. Три раза под утро до Бари доносилась заунывная песня волчьих стай. Один раз она раздалась совсем уже близко от него, в лесу, когда волки гнали перед собой добычу. Но их голоса уже не звали его к себе. Наоборот, они были теперь для него противны. Голоса ненависти и предательства. Всякий раз, как они долетали до него, он оскаливал зубы, ворчал и ощетинивал спину.

Была полночь, когда он добрался, наконец, до небольшой полянки в лесу, на которой лежали бревна, срубленные когда-то Пьеро. Тут же оказалась маленькая избушечка, построенная им вместо шалаша. Целую минуту Бари простоял у края расчистки, насторожив уши и нюхая воздух, и глаза его светились надеждой и ожиданием. Но не было ни дыма, ни звука, ни света в единственном окошечке этого убежища. Разочарование охватило его даже здесь, где он стоял: опять он почувствовал одиночество и бесплодность своих поисков. Какая-то тяжесть стояла во всем его теле, когда он пробирался через глубокий снег к двери избушки. Он пробежал двадцать пять миль и так устал! Но он все-таки не сознавал своей усталости до этой поры. Снегу намело к самому порогу, и тут Бари сел и горько завыл. Это было уже не простое беспокойство, как во все эти часы, которое остались позади. Теперь это был голос отчаяния и глубокой безнадежности. Полчаса просидел он, прижавшись спиной к двери и дрожа, и глядел вверх на звезды, точно хотел найти там след, оставленный Нипизой. Затем он выкопал себе ямку в снегу, лег в нее и остаток ночи провел в беспокойном сне.

На рассвете он вновь отправился в путь. Но теперь у него уже не было больше задора. Он безутешно опустил хвост и стал его за собой волочить — признак, что он был болен. Но он страдал не телом, а душой. В нем погасла надежда, и больше уж он не рассчитывал найти Нипизу. Он набрел на вторую такую же лачугу, тоже выстроенную Пьеро, но подходил к ней уже не с таким энтузиазмом, как к первой. Он брел медленно, урывками, и прежнее возбуждение от поисков уступило в нем свое место подозрительности. Он стал бояться лесной темноты.