Зажмурься покрепче - читать онлайн книгу. Автор: Джон Вердон cтр.№ 23

— Хочешь поговорить об этом?

Она покачала головой.

— Просто жизнь коротка, вот и все. Об этом важно помнить.

В течение часа, последовавшего за появлением Мадлен на кухне, Гурни несколько раз помышлял пойти в спальню и уточнить, что она имела в виду.

Время от времени она словно бы смотрела на жизнь сквозь тусклый объектив с узким обзором, наведенный на какой-то пустырь, и ей казалось, что этот пустырь и есть мир. Это помрачение всегда проходило — фокус ее восприятия расширялся обратно, и она вновь становилась веселой и прагматичной. Не было поводов опасаться, что на этот раз пойдет по-другому. Однако ее состояние все равно беспокоило Гурни, создавая тревожную пустоту в животе, и ему не терпелось избавиться от этого чувства. Он подошел к вешалке, накинул ветровку и вышел через боковую дверь в непроглядную ночь.

Над контуром леса светилась кромка месяца, едва рассеивая неумолимую мглу. Как только Гурни сумел различить очертания тропинки в разросшихся сорняках, он спустился по склону к старой скамейке с видом на пруд. Усевшись там, он стал всматриваться и вслушиваться в темноту, и постепенно его глаза разглядели несколько еле различимых силуэтов — то ли деревьев, то ли чего-то другого. А затем он краем глаза уловил какое-то движение вдоль пруда. Когда он перевел туда взгляд, призрачные контуры, в которых он боковым зрением узнавал заросли ежевики, отдельные ветви деревьев, рогоз на краю пруда, слиплись в единую бесформенную черноту. Как только он снова отвел взгляд чуть в сторону от места, где ему померещилось движение, оно повторилось. Это было какое-то животное, размером с маленького оленя или крупную собаку. Он вновь перевел туда взгляд и опять ничего не увидел.

Гурни знал, что чувствительность сетчатки устроена таким образом, что иногда можно увидеть тусклую звезду только краем глаза, не глядя на нее прямо. Животное — если он не ошибся, и это было животное — ничем ему не угрожало. Даже если это был медведь, то медведи в Катскиллах не представляли ни для кого опасности, тем более для человека, неподвижно сидящего от него в сотне метров. Но тем не менее на уровне инстинктов неопознанное движение в темноте вызывало ужас.

Ночь выдалась тихая и безветренная, очень спокойная, но Гурни не ощущал этого спокойствия. Он понимал, что тревога — это свойство его ума, а не окружающей среды, и что по-настоящему его тревожило напряжение между ним и Мадлен, а вовсе не безымянные лесные тени.

Напряжение между ним и Мадлен. Их брак был далеко не идеальным. Дважды они чуть не развелись. Пятнадцать лет назад их четырехлетний сын погиб, и Гурни до сих пор себя за это винил. Примерно тогда же он превратился в эмоционально холодного робота, с которым определенно несладко было жить. А всего десять месяцев назад его одержимая вовлеченность в расследование дела Меллери чуть не стоила ему не только жены, но и жизни.

Впрочем, ему нравилось думать, что сложность в их с Мадлен отношениях была ему по силам или хотя бы что он четко понимал, в чем она заключается. Во-первых, они были радикально разными типами по шкале Майерса-Бриггса. Его основным способом познания был рациональный анализ, а Мадлен воспринимала мир чувственно. Его восхищали взаимосвязи явлений, ее — явления сами по себе. Ему придавало сил одиночество, а общение изматывало, тогда как для Мадлен верным было обратное. Для него созерцательность была всего лишь инструментом для более четкого анализа; для нее анализ был инструментом для более четкой созерцательности.

В терминах классических психологических тестов у них было очень мало общего. Тем не менее порой они почти физически ощущали общность через совпадение суждений, совпадение чувства юмора, через те точки, где пересекались их представления о смешном, ценном, честном и бесчестном. Каждый считал другого уникальным человеком безусловной важности в своей жизни. Когда Гурни захватывали чувства, он именно эту общность считал основой любви.

Вот так и вышло, что их брак был построен на противоречии — они были по-настоящему, последовательно, иногда безнадежно разнонаправленными людьми, которых тем не менее держали вместе отдельные моменты судьбоносных совпадений в том, как они чувствовали и понимали друг друга и мир в целом. Но с тех пор, как они переехали в Уолнат-Кроссинг, этих моментов становилось все меньше и меньше. Они уже бог весть сколько не обнимались так, словно в их руках — главное сокровище Вселенной.

Гурни продолжал сидеть в темноте, захваченный размышлениями, и перестал осознавать происходящее вокруг. Его вернуло к реальности тявканье.

Сложно было определить, откуда именно раздавались эти резкие, дикие звуки или сколько животных их издавало. Он предположил, что это стайка из трех-четырех койотов, которые бегают где-то вдоль кряжа, примерно в полутора километрах к востоку от пруда. Когда тявканье внезапно прекратилось, тишина показалась Гурни оглушительной. Он поежился и повыше застегнул молнию на ветровке.

Вскоре его ум заполнил пустоту слуховой депривации новыми мыслями про отношения с Мадлен. К сожалению, логические умозаключения, как бы ему ни хотелось, не помогали решить главную насущную проблему. А этой проблемой был выбор, который ему предстояло сделать: заняться делом Перри вопреки настроению Мадлен или нет.

Он довольно отчетливо представлял, что думает Мадлен на этот счет. Ее соображения были понятны не только из ее комментариев по этому поводу, но и ее нервного отношения к любой околополицейской деятельности, в которую он вовлекался за последние два года после увольнения. Дело Перри было для нее однозначным и безоговорочным злом, а отказ от дела был бы абсолютной победой. Если бы он взялся за расследование, для нее это бы означало, что его одержимость распутыванием убийств неизлечима, и это поставило бы их совместное будущее под вопрос. Но если бы он отказался от участия в этом деле, она сочла бы это готовностью превратиться из детектива-трудоголика в любителя гребли на каяке, наблюдения за птицами и ценителя прочих природных радостей. Послушай, обращался он к ней в своей голове, мир не черно-белый, и так не бывает, чтобы зло или добро было абсолютным. Такая логика приводит к принятию идиотских решений, поскольку исключает большую часть вариантов. Очевидно же, что в данном случае правильное решение находится где-то между условно «черным» и условно «белым».

Развивая про себя эту мысль, он вдруг понял, как должен выглядеть идеальный компромисс. Ему нужно взяться за расследование, но заниматься им строго определенное время. Например, неделю. Максимум две. За этот период он как раз успеет изучить все материалы, выявить нестыковки и, может быть, пообщаться с кем-то из ключевых фигурантов. Узнать все, что получится, а там подытожить свои размышления, сформулировать рекомендации и…

Койоты снова начали тявкать так же внезапно, как перестали, но теперь звук был ближе, на полпути от лесистого склона до сарая. Тявканье было отрывистым, возбужденным, звонким. Гурни не мог толком понять: действительно ли койоты приблизились или же просто вопили громче прежнего. Затем все стихло. Вернулась всепоглощающая тишина. Десять медленных секунд тишины. А потом, один за другим, койоты завыли. По спине и рукам Гурни побежали неприятные мурашки. И опять ему померещилось какое-то движение сбоку в темноте.