Храбры Древней Руси. Русские дружины в бою - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Долгов cтр.№ 17

Совсем не таким был образ «идеального императора» в соседней Византии. Развитой государственно-бюрократический аппарат ставил императора-василевса прежде всего перед необходимостью контроля за ним. Неудивительно поэтому, что в византийских «княжеских зерцалах» (пособиях для начинающих правителей) мы не встретим восхваления личных трудов императора, подменяющих деятельность должностных лиц [Чичуров. 1991, 149]. Но это просвещенная Ромейская держава. Русский же князь должен был всегда лезть в пекло сам. Иначе люди его бы не поняли. А не поняв, прогнали. Века с XV московские государи, осознав себя наследниками константинопольских цезарей, тоже подчас стали чуждаться «черной» работы. Но древний национальный дух порой все-таки возрождался. Достаточно вспомнить Петра Великого, самолично тесавшего бревна на верфи и самолично учившегося немецкой грамоте, самолично сражавшегося в битвах и вникавшего в чертежи кораблей.

Другая важная черта князя в понимании человека Древней Руси — его щедрость. Князь не должен был скупиться на удовлетворение нужд дружины, должен устраивать пиры и неимущим помогать — творить милостыню и кормить убогих.

Таков был, например, Владимир I Святославич:

«Повелел он всякому нищему и бедному приходить на княжий двор и брать все, что надобно, питье и пищу и из казны деньги. Устроил он и такое: сказав, что «немощные и больные не могут добраться до двора моего», приказал снарядить телеги и, наложив на них хлебы, мясо, рыбу, различные плоды, мед в бочках, а в других квас, развозить по городу, спрашивая: «Где больной, нищий или кто не может ходить?» И раздавали тем все необходимое. И еще нечто большее сделал он для людей своих: каждое воскресенье решил он на дворе своем в гриднице устраивать пир, чтобы приходить туда боярам, и гридям, и сотским, и десятским, и лучшим мужам — и при князе, и без князя. Бывало там множество мяса — говядины и дичины, — было все в изобилии».

Летописец объясняет щедрость князя впечатлением, произведенным на него изречениями различных библейских персонажей — царя Давида, Соломона и пр. Вполне понятно желание книжника истолковать поведение просветителя Руси как буквальное следование христианским нормам, тем более что равноапостольный князь давал для этого не так много поводов. Вряд ли, однако, этому можно верить. Истинный смысл пиров и «нищелюбия» раскрыт петербуржским историком И. Я. Фрояновым, показавшим в своей книге, что княжеские пиры были связаны с древними языческими традициями.

Историк заметил, что быт Руси, едва начавшей выходить из эпохи, когда главным и единственным связующим звеном между людьми были кровно-родственные связи, напоминает быт североамериканских индейцев, проходивших ту же стадию в XVIII–XIX веках. Пиры и раздачи имущества оказались родственны существовавшему у них обычаю «потлача». Потлач сохранялся у индейцев вплоть до начала XX века, когда власти США запретили его специальным законом якобы ввиду его исключительной разорительности. Весьма забавная мотивация. Американцы отобрали у коренных народов всю их страну, а тут вдруг озаботились их материальным состоянием. С чего бы это? Что происходило во время этого ритуала?

Происходило следующее: индейцы собирались вместе и дарили друг другу богатые подарки. Чем выше стоял человек в племени, тем больше накопленного за год имущества он должен был раздать. Жадный вождь, накопивший слишком много добра, по мысли индейцев, терял боевую силу, а значит, и право называться вождем. Если подарки были достаточно щедрые, вождь сохранял свой титул и в течение года ему воздавалось сторицей, но и вновь нажитое имущество он должен был раздать во время следующего потлача. Таким образом, племя никогда не теряло связи с вождем, а вождь не отрывался от своего племени. Имущественные потери во время потлача были не так уж велики, ведь, раздав часть вещей, каждый человек и сам получал чей-то подарок. Дело было в ощущении единства и в контроле за племенной верхушкой, делавших индейцев силой, помогавшей им сохранять себя как народ. Они видели своих вождей, они молились своим богам, принося им жертвы. Это и было опасно.

Понятно, что речь не идет о полном тождестве древнерусских пиров и индейских потлачей. Как отмечает И. Я. Фроянов, несмотря на схожесть престижных пиров и дарений с потлачем, «они соответствовали более сложному в структурном плане обществу. Частная собственность в Киевской Руси утвердилась достаточно прочно. Поэтому в древнерусских пирах и дарениях нет того, что было характерной чертой потлача: перераспределения богатств по принципу коллективизма, противоборства индивидуального и общинного начал, хотя какие-то следы всего этого еще проступают. В них действовал преимущественно престижный фактор. Однако как пиры и дарения, так и потлач типичны для обществ с незавершенным процессом классообразования. И в этом их коренное сходство» [Фроянов. 1980, 138–149]. Сравнение древнерусского пира с потлачем необходимо для современного читателя, который привык относиться к застольям прежде всего как к приятному времяпрепровождению и занятию малопочтенному. Древнерусский пир — это не просто веселая попойка. Князь Владимир произнес свое «Руси есть веселие питии, не можем без того бытии» не потому, что был алкоголиком. Древнерусский пир — это ритуал, это древний обычай, исполняя который люди могли почувствовать себя частью огромного и сильного целого, сидя за общими столами, где находилось место и князю, и боярину, и землепашцу, и кузнецу, и даже самому последнему бедняку.

Не менее ярко проявляются древние традиции в восприятии фигуры князя в сакральном ореоле, которым его окружало древнерусское общественное сознание. Потребность в князе, которую испытывало древнерусское общество, выходит далеко за рамки рационально осознанной потребности в администраторе, полководце и судье. С современной точки зрения, все эти функции смог бы исполнять любой достойный человек, но древнерусской ментальности свойственно было представление, что возможности князя в этой сфере во много раз превосходят возможности всякого иного. Помимо чисто утилитарных функций управления, от князя ждали мистического покровительства, которое он мог обеспечить уже в силу одной только своей княжеской природы.

Насколько велика была эта составляющая его общественной роли, можно судить по тому, что даже неопытный князь воспринимался как необходимый элемент руководства, даже при наличии опытных и знающих бояр, для которых отводилась роль, самое большее, советчиков. Новгородцы в 970 году попросили у князя Святослава Игоревича себе князя. Святослав предложил поехать в Новгород двум своим старшим сыновьям — Ярополку и Олегу, но те отказались. Покидать благодатный юг ради сурового севера им не хотелось. Однако новгородцы настаивали и грозились найти себе князя самостоятельно, без помощи Святослава. Грозились и, можно не сомневаться, исполнили бы угрозу. Ведь именно новгородцы пригласили Рюрика — что им стоило повторить былой опыт? И тогда Святослав дает им Владимира, очень еще молодого, если не маленького, в то время. Да и происхождение у младшего Святославича было небезупречным: отец его был князем, а вот мать была рабыней — ключницей княгини Ольги по имени Малуша. Казалось бы, что толку жителям первой русской столицы от княжича-ребенка? Но новгородцы остались вполне довольны: маленький князь — все равно князь.