История Кометы. Как собака спасла мне жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Вулф, Линетт Падва cтр.№ 15

– Хорошо, встаю.

Раннее утро на озере завораживало. Еще не развеялись запахи ночи, и на границе света и тьмы то и дело мелькали ночные зверьки. Чуткие уши Комета поворачивались на шорохи в прибрежной траве, зоркие глаза следили за каждым призрачным движением. Нос исследовал запахи, оставленные на растущих на песке диких цветах. И все это проделывалось с неудержимым энтузиазмом, будто впервые, и накануне она не обоняла эти же запахи и не видела те же картины. Наверное, все-таки что-то менялось. Я не сомневался, что Комета жалеет меня из-за того, что я не способен ощутить разницу.

Но сколько бы ни возникало вокруг возбуждающих моментов, собака не рвалась с поводка, не мчалась вперед сломя голову, а подолгу задерживалась, исследуя очередной запах. Не догоняла разбегающихся кроликов и позволяла уткам беспрепятственно уплывать. Как бы ни манили и ни возбуждали ее запахи, она не охотилась, как велел ее инстинкт борзой.

Споткнувшись, я уперся в землю рукой и, выпустив поводок, решил, что Комета, как повелевают ей гены предков, немедленно убежит. Но собака стояла рядом и наблюдала, как я пытаюсь подняться. В очередной раз оступившись, я спросил:

– Девочка, да ты, наверное, боишься? И поэтому не убегаешь?

Комета нехотя подняла нос от чьей-то норки у корня гниющего тополя. «Боюсь, как бы не так!»

Выпадали дни, когда я вообще не мог подняться с постели. Иногда по четырнадцать часов лежал с судном и маялся, пока кто-нибудь не возвращался домой и не помогал мне встать. Несмотря на мои повторяющиеся проклятия и жалобы на судьбу, несмотря на нескончаемое владевшее мною уныние, которое перемежалось лишь болезненными вскриками от мучительных спазмов, Комета никуда не уходила, тихо устраивалась рядом и опускала голову мне на грудь, внешне довольная, словно деревенская собака на залитом солнцем крыльце. Ее поведение не походило на поведение ее сородичей. Более того, в нашем бессловесном диалоге я словно бы услышал ее рассудительный голос: «Все в порядке. Я понимаю».

Я ворчал на себя: «Не сходи с ума. Собаку всю жизнь держали в клетке. У нее не было возможности осознать окружающий мир, не говоря уж о моей идиотской ситуации. Она всего лишь собака. Не пытайся ее очеловечивать – это жестоко. Пусть останется борзой, какой и родилась». Но теми долгими летними днями я не мог отделаться от мысли, что по любым меркам Комета далеко не обычная собака.

Эти путаные мысли были символичны для того, что творилось у меня в голове. Я не работал и понятия не имел, получу ли когда-нибудь работу. Не знал, сколько времени сумею содержать два дома. Как долго придется на часть года расставаться с Фредди? Сможем ли мы так жить? Не потеряю ли я контакт с дочерьми? Проводя с ними лето, я узнал об их планах. Кили перешла на третий курс университета Небраски, Линдси готовилась поступать в колледж, а Джеки будет учиться во втором классе средней школы. Я задавал им вопросы о будущем, но, слушая ответы, часто отвлекался, одурманенный лекарствами и терзаемый постоянной тревогой. Что же будет, когда я вернусь в Аризону? Я опять потеряю с ними связь?

Снедаемый этими страхами, я с каждой неделей становился все более раздражительным и погруженным в себя. С тревогой заметил, что мои разговоры с детьми иссякают через несколько фраз, однако не задумывался, в чем причина. Меня преследовал образ описанного Линдси героя, но я не анализировал детское стихотворение. Дочь написала, за что уважает того мужчину: он вызывает у нее улыбку, ободряет ее, скрашивает ее дни. Линдси не упомянула, что он силен, как Тарзан, и способен выиграть триатлон. Но я не обратил на это внимания. Меня всецело поглотили переживания из-за того, что я не могу жить по собственным правилам – раз я не самый могучий, не самый добрый, не самый умный и не самый напористый мужчина в Небраске, значит, я плохой муж и отец.

Но дело заключалось не только в моем здоровье, или, вернее, в его отсутствии. Мои проблемы с позвоночником уже были занозой в теле семьи. В прошлом, подхлестываемый упрямством и нежеланием посмотреть в лицо правде, я убедил Фредди и девочек, что свет впереди не прожектор катящего на нас поезда. Моя уверенность и постоянный профессиональный успех сделали свое дело – во мне не сомневались. А теперь никто не знал, что сказать или как поступить. Ситуация напомнила мне древнее японское стихотворение, которое я повесил на стене своего кабинета:

Я всегда знал,

Что настанет время и придется

Ступить на эту дорогу, но не знал,

Что это случится сегодня.

Дочери были в смятении. Фредди тревожилась и расстраивалась. Каждый день я боролся с унынием, грозившим поглотить меня.

Но, к счастью, обрел собственного телохранителя. Когда Комета опускала голову мне на грудь, казалось, будто я лежу на ковре из мягкой травы в сосновом лесу. Всякий день для нее был хорош. И благодаря тому, что была довольна она, я, обретая покой, находил в себе силы держаться все лето.

Сентябрь 2000 года. Аризона

Наступил сентябрь с его очарованием отлета грифов. Темные облака рассыпали промозглую влагу, над грудами гниющих листьев витал запах плесени. Для меня наступило время возвращаться в Седону. Фредди, выруливая с подъездной дорожки, попросила:

– Вулфи, ты должен обещать мне кое-что. Если тебе станет хуже, ты заручишься чьей-нибудь помощью. Ты не должен пытаться все делать сам.

Дорога в Аризону вызывала во мне такие чувства, словно после затянувшегося пляжного бейсбола, не позволив отдохнуть, меня отправили в палаточный лагерь. Не спорю, наверное, жизнь на озере была для меня полезна, но совсем не такая, на какую я рассчитывал. Даже в своей идиотской хандре я дал себе слово облегчить Фредди жизнь, подыскав помощников, чтобы покупать еду, убираться и следить за здоровьем.

Жена пробыла в Седоне несколько дней – помогала мне устроиться. По мере приближения дня отъезда на север, улыбка Фредди становилась все более натянутой. В отличие от прошлого года процедура расставания была нам известна лучше, но мое здоровье настолько стремительно превращалось в черную дыру, что об это разбивались все попытки Фредди казаться спокойной. Я старался подбодрить ее, неустанно повторяя:

– Я стану лучше, чем раньше, о себе заботиться. Не буду просто терпеть. Обещаю.

В конце сентября чистый сухой воздух в Седоне открывал взору новые яркие и живые картины окрестных красноватых вершин. Ласковое дневное тепло было тем более приятно, что по ночам землю уже окутывало легкое покрывало прохлады. Жемчужные рассветы растворялись в бездонной, ничем не замутненной голубизне сапфировых небес. А ночи стояли такие ясные, что невооруженный глаз различал отражение лунного света от солнечных батарей пролетающей космической станции. Увидев это впервые, утром схватился за газету, чтобы проверить, не потеряла ли станция высоту.

Вернувшись в Седону, Комета вспомнила свой прежний дневной ритм, но после летнего прожаривания на солнце в ней проснулась новая уверенность в себе и щенячье любопытство. Ее настроение было заразительным, и я начал подумывать о регулярных прогулках по окрестностям. Вскоре я понял, что люди подмечают в борзой нечто новое, чего не было раньше.