Танцы с медведями - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Суэнвик cтр.№ 6

— Путешественники редко забредают в мой город, поэтому и гостиниц, где бы они могли остановиться, нет. Однако не бойтесь. Вы остановитесь в моем жилище! — заявил Гулагский. — Я уступлю вам собственную постель, щедро устланную одеялами, подушками и пуховыми валиками. Сам я посплю внизу, в комнате сына, а он — на кухонном полу…

Даргер смущенно кашлянул в кулак.

— Видите ли… — начал Довесок. — К сожалению, это невозможно. Нам требуется целое отдельное здание для посольства. Гостиница была бы лучше, но и частный дом сгодится, если в нем будут просторные комнаты. Кроме того, его нельзя делить ни с кем посторонним. Даже со слугами. Владельцы даже не обсуждаются. Так что — без вариантов.

Гулагский вытаращился на них. От удивления у него отвисла челюсть.

— Вы отвергаете мое гостеприимство?!

— У нас нет выбора, — признался Даргер. — Понимаете, мы направляемся в Московию и везем особо ценный подарок князю — сокровище столь редкое и дивное, что и могучего властителя сей дар не оставит равнодушным. Столь необычайны Жемчужины Византии, что лишь взгляд на них возбудит алчность даже в самых праведных людях. Потому — и мне очень жаль — мы должны избегать любопытных взоров. Просто для предотвращения раздора.

— Вы полагаете, я стану красть у людей, которые спасли мне жизнь?!

— Это сложно объяснить.

— Хотя… — встрял Довесок, — примите наши самые искренние извинения, но, увы, мы вынуждены настаивать.

Гулагский покраснел, хотя неясно было, от гнева или от унижения. Мрачно потирая бороду, он проворчал:

— Никогда еще меня так не оскорбляли. Видит Бог, никогда. Быть вышвырнутым из собственного дома! Ни от кого другого я бы этого не потерпел.

— Тогда договорились, — примирительно сказал Даргер. — Вы поистине щедрый человек, друг мой.

— Благодарим вас, сударь, за понимание, — твердо подытожил Довесок.

В городке зазвонили колокола.

Аркадий Иванович Гулагский был пьян стихами. Он лежал навзничь на крыше отцовского дома и распевал:

«Последняя туча рассеянной бури!

Одна ты несешься по ясной лазури…» [2]

Что было технически неверно. Низкое и темное небо рассекала тонкая и яркая линия заката, зажатого между землей и облаками на западе. Вдобавок ветра дули по-осеннему холодные, а он не удосужился надеть куртку, прежде чем вылезти через слуховое окно на крышу. Но Аркадия ничего не волновало. В одной руке у него покоилась бутылка Пушкина, а в другой — жидкая антология мировой поэзии. Хранились они в отцовском винном погребе, который представлял собой запертое помещение в подвале, но Аркадий вырос в этом доме и знал все его секреты. От него ничего нельзя было скрыть. Аркадий проскользнул через окошко в подвал, а затем обнаружил среди балок широкую свободную доску, которая сдвигалась на добрый локоть, быстро просочился внутрь и, пошарив в темноте, ухватил две бутылки наугад. И ему повезло: об этом свидетельствовало то, что в первой емкости оказался чистейший Пушкин! Правда, решение пить его одновременно с плохо составленным сборником иностранных виршей и коротких прозаических отрывков в бездарных переводах говорило о крайней незрелости похитителя.

В церквях городка начали звонить колокола. Аркадий улыбнулся.

— «Вновь потухнут, вновь блестят, — прошептал он. — И роняют светлый взгляд… На грядущее, где дремлет, — он рыгнул, — безмятежность нежных снов». Да кончится это когда-нибудь? «Возвещаемых согласьем золотых колоколов». [3] Интересно, с чего все всполошились?

Аркадий не без труда принял сидячее положение, в процессе выпустив из рук бутылку. Пушкин, подпрыгивая, покатился вниз по крыше, разбрызгивая жидкую поэзию, и разбился во дворе внизу. Молодой человек нахмурился ему вслед, поднес другую початую бутылку к губам и выпил ее до дна.

— Думай! — сурово приказал он себе. — Почему звонят в колокола? Свадьбы, похороны, церковные службы, войны. Сейчас ничто не подходит, а то бы я знал. Также, чтобы приветствовать возвращение блудного сына, путешественника, героя из его странствий… О, черт.

Он неуклюже поднялся на ноги.

— Отец!

Немощеная площадь была запружена народом, когда Иван Аркадьевич Гулагский въехал в город через ворота в живой изгороди в сопровождении трех ярко раскрашенных фургонов. Гулагского сопровождали два незнакомца на конях, причем один из всадников волок на веревке побитые останки киберволка. Гулагский держал спину прямо и широко улыбался, махая рукой всем и каждому. Аркадий восхищенно жмурился позади толпы. Старый хвастун умел пустить пыль в глаза — таланта у него не отнять.

— Друзья! — воскликнул Гулагский. — Соседи! Горожане! — провозгласил он и пустился в подробный рассказ об их подвигах, на что Аркадий обращал мало внимания. Юношу отвлек вид узких ставень, внезапно распахнувшихся по бокам фургонов. Внутри было темно, но чувствовалось движение. Кто же там спрятан? Пленники? Диковинные звери? Уродцы или цистерна с генетическим материалом? Аркадий проворно прошмыгнул сквозь толпу, согнувшись почти пополам, дабы не привлекать внимания, и присел на корточки возле ближайшего фургона — как раз под окошком. Выпрямился, собираясь заглянуть внутрь…

В лицо ему впечаталась гигантская пятерня, и юношу отбросило на землю. Открыв глаза, он оказался лицом к лицу с громадным звероватым мужиком.

— Думаешь, ты самый умный, а, парень? — прорычала гора мышц. Судя по акценту, русский он усвоил с помощью учебного эля. — Заруби себе на носу: только коснись фургона, и я оторву тебе конечности. Загляни внутрь, и я выдавлю тебе оба глаза и скормлю тебе же на завтрак. Понял?

Аркадий робко кивнул и попытался встать, а гигант насмешливо удалился.

— «Вещи оседлали человека, — пробурчал он, когда вновь почувствовал себя в безопасности, — и держат человечество в узде». [4]

С поэзией все переносилось легче.

Но внезапно некто в темном плаще протянул руку и без усилия вздернул Аркадия на ноги. Он обнаружил, что смотрит снизу вверх в яростные и немигающие глаза Кощея, странника — бродяги, пилигрима, — пришедшего в город из пустошей несколько недель назад. С некоторых пор Кощей вообще не обнаруживал намерений покинуть поселение. Аркадий поморщился: на таком близком расстоянии запах Кощеева тела был тошнотворным.

— Бог не любит трусливых шалунишек, — процедил Кощей. — Греши гордо или не греши вовсе. — Затем странник развернулся на месте, одежды его взметнулись вихрем, и он побрел прочь, сердито колотя по земле огромным посохом, в котором явно не нуждался для опоры.