Сад вечерних туманов - читать онлайн книгу. Автор: Тан Тван Энг cтр.№ 84

Нашим соседом был Старый Мистер Онг, который когда-то ремонтировал велосипеды. Он сохранял связи со своей родиной. Когда японцы вторглись в Китай, он учредил Фонд помощи Китаю – собирал деньги для националистов. В награду за это Старый Мистер Онг был произведен в полковники армии Гоминьдана [220] . Это было просто почетное звание, доставшееся ему от Чан Кайши, который, скорее всего, щедро раздавал их «заморским китайцам» просто в награду за их обильные пожертвования, однако Старый Мистер Онг очень гордился им. Он прислал нам номер местной газеты на китайском, где было помещено фото церемонии оказания ему этой почести.

Со Старым Мистером Онгом мы были соседями двадцать лет, но подружился с ним мой отец только после зверского убийства японцами сотен тысяч китайцев в Нанкине [221] . Мы с трудом воспринимали новости, когда слушали их: кровавое побоище, насилие над старыми и молодыми, над детьми – дикое зверство, которое отказывался воспринимать разум. Еще больше разъярило отца то, что британцы палец о палец не ударили, чтобы остановить это, совсем ничего не предприняли. В первый раз в жизни он усомнился в величии британцев, каким сам их наделял, и у него поубавилось восхищения, которое он к ним всегда испытывал. Когда отец узнал, что Старый Мистер Онг принимает в своем доме агентов Гоминьдана, которые ездили по всему свету в поисках денег и поддержки, то стал приходить на встречи с ними. Вместе со Старым Мистером Онгом он примкнул к группе известных китайцев-бизнесменов, которые побывали в городах и деревнях Малайи, в Сингапуре, выступали с речами, убеждая людей вносить деньги в Фонд помощи Китаю. Сопровождавшие их агенты Гоминьдана описывали слушателям, как отчаянно сражаются в Китае гоминьдановские солдаты с японцами. Иногда и мне позволяли присутствовать на собраниях. Помню, как однажды отец сказал мне, когда мы возвращались на машине домой с одной такой встречи: «Всегда можно различить, на чьей стороне стоит человек: просто взгляни, чью фотографию он хранит у себя в доме. Рядом с его семейным алтарем висит портрет либо Сунь Ятсена, либо этого парня Мао». Так было у наших слуг в их комнатах, расположенных в задней части дома. Несколько дней спустя отец велел им снять портрет Мао.

В 1938-м, когда мне стукнуло пятнадцать лет, японское правительство пожелало покупать у моего отца каучук. Он поначалу отказался вести переговоры, но потом передумал и согласился встретиться с торговыми чиновниками в Токио. Он всех нас взял с собой – как раз в ту поездку моя сестра и воспылала любовью к садам Японии.

Переговоры с японцами не удались. Отец отказался продавать им каучук. Жены чиновников после этого охладели к нам: больше никаких улыбок, больше никакого стремления показать нам достопримечательности. Позже Юн Хонг рассказала мне, что Гоминьдан поручил отцу принять приглашение японского правительства, а потом доложить обо всем, что ему удастся разузнать. К сожалению, Гоминьдан не удосужился предупредить его, какая у японского правительства долгая память.

Два года спустя, в последние недели 1941-го, японские войска высадились на северо-восточном побережье Малайи: через пятнадцать минут после полуночи и за час до нападения на Пёрл-Харбор [222] . Люди думают, что Япония вступила в войну через Пёрл-Харбор, однако первой распахнутой ими настежь дверью была Малайя. Японские солдаты усыпали пляжи Пантай Чинта Брахи [223] , заняв места кожистых черепах, которые примерно в это же время каждый год выходят из моря, чтобы отложить свои гладкие круглые яйца. От Берега Страстной Любви они, передвигаясь на мотоциклах, с боями проложили себе путь в глубь Малайи, промчавшись по проселкам мимо малайских кампонгов и рисовых полей сквозь джунгли, которые, как уверяли нас власти, считались непроходимыми.

Мой отец был убежден, что британские солдаты остановят их. Но три недели спустя японцы добрались до Пенанга. Британцы эвакуировали своих сограждан в Сингапур, оставив нас, местных, один на один с японцами. Европейцы, которые годами ходили к нам в гости: семейства Фарадеев, Браунов, братья Скотт (их всех мои родители считали своими друзьями), отплыли на судах заранее, исчезли, не сказав нам ни словечка. Впрочем, было много и таких, кто отказался удирать, отказался бросить своих друзей и свою прислугу на произвол японцев: семья Хаттонов, Конгрингтоны, Райты.

Кьян Хок, мой брат, служил в полиции. За два месяца до того, как заявились японцы, его отправили на переподготовку на Цейлон. Отец велел ему там и оставаться. Старый Мистер Онг просил нас поехать с его семьей в его дуриановый сад в Балик-Пулау на западном побережье Пенанга. «Там мы будем в безопасности от джапанюг», – уверял он нас.

Мы покинули дом в то утро, когда японские самолеты начали бомбить Джорджтаун: Старый Мистер Онг, две его жены, их сыновья и домочадцы набились в три машины, мои родители и мы с Юн Хонг уселись в отцовский «Шевроле». Дороги, ведущие из Джорджтауна, были забиты народом: сотни людей искали спасения на холмах Аир-Итама. Все мы слышали, что творили японские войска с местными в каждом городе, через который проносились.

С приближением к Балик-Пулау дорога сделалась пустынной. Мы проехали мимо всего одного случайного малайского кампонга. Никогда прежде я не была в этой части острова. Дуриановый сад Старого Мистера Онга располагался на высоком крутом склоне. Когда мы въехали в него, Юн Хонг, указывая на море в просветах между деревьями, сказала: «Надо было взять с собой краски и кисти».