Сад вечерних туманов - читать онлайн книгу. Автор: Тан Тван Энг cтр.№ 6

– Да уж, сделай милость. Я уже сообщил ей, что ты вернулась.

Взмахом руки я обвожу сад:

– Твои рабочие хорошо позаботились о Югири.

– Судьям не подобает лгать, – улыбка на лице Фредерика тает спустя всего секунду. – Нам обоим известно, что у моих ребят нет умения содержать его. У меня тоже нет знаний… равно как интереса или времени… чтобы надзирать за тем, делают ли они свою работу как следует. Саду нужна твоя забота.

Он умолкает, потом произносит:

– Между прочим, я решил произвести кое-какие изменения в саду Маджубы.

– Какого рода изменения?

– Я нанял себе в помощь ландшафтного садовника… садовницу, – говорит Фредерик. – Вималя стала заниматься садоводством в Тинах-Рате год назад. Она – отчаянная поборница дикорастущих садов.

– Следует за модой.

Я и не подумала приглушать в голосе презрительную интонацию.

Лицо его раздраженно морщится:

– Мы возвращаемся к задуманному природой. Мы используем растения и деревья, присущие этой местности. Мы позволим им расти так, как они сделали бы это на воле, при настолько малом содействии – или вмешательстве – человека, какое только возможно.

– Ты уберешь все сосны в Маджубе? И ели, эвкалипты… розы, ирисы… и… и стрелиции [24] ?

– Они все – чужие. Все до единой.

– Так же, как и каждый чайный куст здесь. Как и я! Как и вы тоже, мистер Преториус. Особенно – вы.

Не мое дело, понимаю, но только с тех самых пор, как дядя Фредерика, Магнус, создал чайную плантацию Маджуба, почти шестьдесят лет его обихоженными садами восхищались, их любили. Люди съезжались со всей страны полюбоваться на английский сад в тропиках. Они ходили среди искусно подстриженных живых изгородей и роскошных цветочных клумб, цветочных бордюров и роз, посаженных Эмили. Мне даже слышать больно, что сад должны переделать, придать ему вид части тропических джунглей, которые обступают нас со всех сторон – разросшиеся, неухоженные, лишенные всякого порядка.

– Я тебе и раньше говорил, давным-давно: сады Маджубы чересчур искусственны. Чем старше я становлюсь, тем больше не верю в возможность управлять природой. Деревьям следует позволить расти, как им угодно. – Фредерик бросает взгляд на сад. – Будь моя воля, я бы все это повыдергал.

– Что такое садоводство, как не управление природой и не улучшение ее? – Я ловлю себя на том, что повышаю голос. – Когда ты болтаешь про «естественное садоводство», или как там ни назови, ты уже задействуешь человека. Ты копаешь клумбы, срубаешь деревья, приносишь семена и саженцы. Для меня это выглядит весьма натянуто…

– Сады, подобные Югири, – обманки. Они фальшивы. Все здесь – результат продуманности формы и построения. Мы сидим в одном из самых искусственных мест, какие только сыскать можно.

Ласточки взмыли с травы на деревья, словно опавшие листочки, возвращающиеся на родные ветви. Я думала о том, что составляет искусство создания садов, противником которых выступает Фредерик, о подходах, так любимых японцами: приемах воздействия на природу, которые оттачивались больше тысячи лет. Не оттого ли, что жили они на землях, которые регулярно корежили землетрясения и природные бедствия, проистекало их стремление укротить мир вокруг себя? Взгляд мой перенесся в гостиную, на бонсай сосны, за которым так преданно ухаживал А Чон. Громадина-ствол, в который вымахала бы на воле сосна, ныне сведен к размеру, который вполне уместно смотрится на столе ученого, обуздан до желаемой формы медной проволокой, обвивающей его ветви. Есть люди, вроде Фредерика, кому чудится, будто подобные выкрутасы – сродни попыткам править силами небесными на земле. И все же – именно в тщательно продуманном и сотворенном саду Югири обрела я чувство порядка и покоя. И даже (на очень краткий отрезок времени) – забвения.

– Сегодня утром ко мне один человек приедет повидаться, – говорю я. – Из Токио. Он хочет взглянуть на ксилографии Аритомо.

– Ты продаешь их? С деньгами плохо?

Его обеспокоенность трогает меня, остужает мой гнев. Творец садов, Аритомо к тому же был мастером гравюры на дереве. После того как я призналась (одна неосмотрительная фраза во время какого-то интервью), что он оставил мне коллекцию своих ксилографий, знатоки и ценители из Японии пытались убедить меня расстаться с ними или устроить их выставку. Я всегда отказывалась, к их великому возмущению: многие из них дали ясно понять, что не считают меня законной владелицей.

– Профессор Йошикава Тацуджи обратился ко мне год назад. Он намеревался написать книгу о ксилографиях Аритомо. Я уклонилась от разговора с ним.

Брови Фредерика взметнулись вверх:

– Однако сегодня он приезжает?

– Недавно я навела о нем справки. Он историк. И уважаемый. Писал статьи и книги о действиях его страны во время войны.

– Отрицая, что некоторые факты вообще имели место, я уверен.

– У него репутация объективного исследователя.

– С чего бы это историку интересоваться искусством Аритомо?

– Йошикава еще и знаток японской гравюры на дереве.

– Ты читала что-нибудь из его книг? – спрашивает Фредерик.

– Все они на японском.

– Ты ж говоришь на их языке, разве нет?

– Говорила когда-то, немного, только-только чтоб объясниться. Говорить одно, а вот читать на японском… это совсем другое.

– За все эти годы, – говорит Фредерик, – за все эти годы ты так и не рассказала мне, что джапы [25] сделали с тобой.

– То, что они сделали со мной, они сделали с тысячами других.

Пальцем я обвожу контуры чайного листа на упаковке.

– Однажды Аритомо прочитал мне стихотворение о потоке, который пересох, – на мгновение я задумываюсь, потом произношу: «Пусть иссякло теченье воды, все равно слышен нам ее имени шепот».

– Тебе все еще тяжело, ведь так? – говорит Фредерик. – Даже спустя столько времени после его смерти.

Мне всегда делается не по себе, как только я слышу, что кто-то упомянул о «смерти» Аритомо, даже спустя столько лет.

– Бывают дни, когда я думаю, что он все еще там, бродит в горах, как один из Восьми Бессмертных в даосской легенде, мудрец, держащий путь домой, – признаюсь я. – Но меня поражает, что все еще находятся люди, которые знай себе приезжают сюда только потому, что наслушались всяких сказок.