И что, так и буду теперь всю жизнь обмирать по всякому поводу, подумал он ожесточенно. Нет уж. Надо разобраться!
– Сейчас разберемся, – заявил он и шагнул с дороги следом за кучером.
Идти пришлось недолго. Они пробрались напрямик через колючий малинник – Огонек фыркал и упирался, но Игнатий тащил его железной рукой, – потом впереди открылась большая прогалина; в жухлой траве еще торчали кое-где черные пни, следы давнего пожара.
– Вона, – Игнатий мотнул бородой, показывая куда-то вбок, – кузятинские тут ходят, протоптали тропку, мол, до самого до места – это Алеша-то мне, – вот мы и сунулись с таратайкой!
Тропа бежала, с краю задевая прогалину; а подальше, за деревьями, нашлась и таратайка. Маленькая тележка, весело расписанная зеленым и желтым, предназначалась в гордеевском хозяйстве для недальних выездов. Хороша она была тем, что всего два человека – если один возьмется сзади, а второй ухватит под уздцы лошадей – смогли бы выволочь ее из любой ямы. Например, из той, в какую она угодила сейчас: в эту колдобину дожди все лето лили воду, а пихты расстилали над нею лапы, оберегая от солнца, – вот и вышла такая ловушка, что бедная таратайка завалилась почти набок, высоко задрав колесо.
Игнатий тут же начал объяснять, что ловушку он загодя заметил и сумел бы миновать, если бы Орлик сдуру не шарахнулся. Серж перебил, оглядываясь:
– Так ты что, один? Зачем же, в самом деле…
– Он не один, – послышался совсем близко голос, и в следующий миг он увидел Машу Гордееву.
Она стояла, придерживаясь за ствол березы. В платке с кистями, повязанном почти по-деревенски, и в широком салопе, одна пола которого тяжело повисла, темная от грязи. Пушистые светлые пряди выбивались из-под платка, точно как в тот раз, когда Серж увидел ее на крыльце собрания, – и, как и тогда, она показалась ему очень тоненькой и хрупкой – на излом – в этом ворохе неуклюжих одежд.
Вот именно: на излом, подумал он, невпопад вспоминая петербургскую хрустальную девочку. Да уж, та – хоть и хрустальная, а поди сломай. Согнется и тут же выпрямится, еще и тебя хлестнет наотмашь. А эта…
Смотрела эта, надо сказать, весьма сердито, будто не кто иной, как Серж, подтолкнул ее экипаж в колдобину, и, когда он приблизился к ней, попятилась. А он открыл было рот, чтобы озвучить удивление и заботу: каким, мол, ветром вас, Марья Ивановна, сюда занесло, да не ушиблись ли! – но вовремя догадался закрыть. Маша – совершенно цела, это видно. И без дурацких вопросов лучше обойтись. Он молча поклонился, сняв фуражку.
– Здравствуйте, Дмитрий Михайлович, – проговорила она отрывисто и, держась за березу, сделала еще один осторожный шаг назад, – вы очень вовремя появились. Только тут грязно.
Серж улыбнулся.
– Постараюсь не утонуть.
– Да какое! – радостно взмахнул руками Игнатий. – Вам, барин, сюда и не надо – вы лошадей… За Орликом только глядите, чтоб не взбрыкнул, он, стервец, могет, – а так полегоньку и вывезем!
Ни Орлик, ни его сотоварищ и не подумали взбрыкивать. Смиренно моргая, они тянули изо всех сил. Серж предложил припрячь еще Огонька, но Игнатий только весело мотнул бородой. И очень скоро таратайка вывернулась из грязи, как коряга, отчаянно громыхая составными частями, – и прочно встала на сухое место.
– Слава тебе госс… – выдохнул кучер.
Серж обернулся к Маше, стряхивая с рукава ошметки грязи. И увидел на ее лице неловкую улыбку, готовую вот-вот исчезнуть.
– Все-таки испачкались, – улыбка исчезла, Маша нахмурилась, – мне кажется, вам это невыносимо. Помню, как вы чистились тогда, в собрании…
Улыбка мелькнула вновь, Серж подхватил ее и засмеялся:
– Это точно! Меня в детстве дразнили «брезгливый кот».
– Вот странно! Зачем тогда пошли горному делу учиться? Тут без грязи не обойтись.
Ничего особенного не было ни в вопросе, ни в ответе, который надлежало дать: мол, именно для того, чтобы справиться с лишней брезгливостью, – но Сержу стало вдруг не по себе. Невесть откуда всплыла паническая мысль: она – тоже что-то знает?! Он не сразу нашелся и, обозлившись на собственное малодушие, молча обругал себя идиотом. Машенька же, не дождавшись ответа, отвернулась и громко окликнула:
– Алеша! Ты где? Уже можно ехать!
Вслед за чем среди стволов возникла, приближаясь, коренастая фигура в треугольном малахае, надвинутом на ухо. Остяк Алеша покуривал трубочку, плоское лицо – безмятежно, в узеньких глазках – отблеск мысли, улетевшей в звездные дали.
Игнатий, приводивший в порядок сиденья таратайки, буркнул что-то очень грубое про Алешу, но – тихо, и тут же поспешно перекрестился. Серж, местным суевериям не подверженный – хватало своих! – осведомился в полный голос:
– Сидел, значит, смотрел? И не помогал? Что, духи не велят?
– Не велят, однако, – невозмутимо согласился Алеша.
Возразить на это было нечего! Алеша деловито забрался в таратайку, Серж подсадил туда же Машеньку. Игнатий сорвал пук сухой травы, начал обтирать лошадей. И – уговаривать хозяйку:
– Так нешто назад повернем? Впереди-то не такие буераки! Ведь не доберемся, ей-богу! Димитрий Михайлович, вот хоть вы скажите!
– Вы тоже так считаете? – Маша поглядела на Сержа нетерпеливо и жалобно, ей почему-то надо было, чтобы он сказал: вперед, только вперед!
И он так и сказал, добавив:
– Я же буду с вами.
– Правда?.. – Маша просияла. И тут же ей стало совестно: – Ох, я вас заставляю планы менять из-за моих капризов… Но, понимаете, раньше мы никак не могли поехать: то дожди были, то дороги не просохли. А завтра его уж тут не будет. Алеша, скажи!
– Не будет, – не вынимая трубки изо рта, подтвердил Алеша.
– Да кого не будет? – Серж, смеясь, отвязал от дерева Огонька, ловко вскочил в седло. От перспективы не ехать на прииск сразу поднялось настроение.
– Вот, вы уже смеетесь, – обескураженно пробормотала Машенька.
– Предвкушаю приключение! Хотите, отгадаю, к кому ваш визит? – Он, слегка наклонившись к ней с седла, сообщил значительным шепотом: – К великому самоедскому шаману!
И получил в ответ изумленный взгляд.
– Откуда вы… – Маша взмахнула рукой, будто защищаясь, и, не выдержав, рассмеялась вместе с Сержем. – Верно, к шаману. Только вогульскому.
– Меньдзи, однако, – поправил Алеша. Он оставался невозмутим – но кончик жидкого уса подрагивал явно неодобрительно.
– Мень… что?
– Посторонись-ка, барин! – Игнатий, в отличие от Алеши, испускал негодование направо и налево, как искры. Взгромоздился на козлы, взялся за кнут. – Эх, загубим и лошадей, и коляску, и свои душеньки! Приключе-ение!..
Кони дернули таратайку вперед. Огонек обиженно всхрапнул, взбивая копытами грязь. Серж успокоил его, догнал Машин экипаж, услышал, как она уговаривает Игнатия не обижаться.