Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого - читать онлайн книгу. Автор: Константин Радов cтр.№ 46

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого | Автор книги - Константин Радов

Cтраница 46
читать онлайн книги бесплатно

Замечательное умение Чернышева закрывать глаза на то, чего лучше не замечать, внушало надежду. Будущее огромного края зависело от сохранения присущего России разрыва между законом и административной практикой. Вылови беглых — и все начинания зачахнут от нехватки рабочих рук. Уповая на спасительную лень и продажность чиновников, я ненавязчиво старался вовлечь губернатора в свои коммерческие аферы. В конце концов, подъем хозяйства губернии — его первейшая обязанность, а излишнее усердие в розыске, способное сему повредить, все равно не вознаграждается соразмерно. Первым совместным с Григорием Петровичем делом стало учреждение при пограничных фортециях ярмарок для торговли с ногаями и черкесами.

В недавних посягательствах на линию ногайские мурзы убедились, что грабеж русских селений более не окупается: взятый ясырь не покрывает потерю воинов. Степняки прониклись достаточным уважением к нашей силе, чтобы удерживаться от набегов. Надолго ли? Бог весть. Открыв беспокойным соседям путь мирного обогащения, мы сковали бы псов войны золотой цепью. Да и доходы обещали быть неплохими: цены на шерсть в Тамани уступали московским троекратно, в глубине земли — до десяти раз. Это ежели пересчитать на деньги: крымские бродячие купцы, именуемые кирджи, которые ведут здесь торговлю, большей частью не употребляют монеты и меняют товар на товар.

Давняя моя мысль о скупке черкесских рабов тоже была испробована, но выгоды не принесла. Дело в том, что это племя славится красотой. Черкешенки, прекраснейшие из женщин, задорого покупаются в гаремы. Юноши в равной мере служат извращенной похоти магометан: каждый черкес, сделавший карьеру в Константинополе, начинал как любимец одного из османских вельмож. Сия людская порода настолько ценится у турок, что за молодого невольника из Черкесии продавцы спрашивают вдвое дороже, нежели за грузина или абхаза. Приобретать их просто для работы — чистый убыток, тем более что трудолюбием кавказские народы не блещут. Зрелые мужи, мало интересные работорговцам, среди живого товара редки: больше приходит в Азов вольных изгнанников, спасающихся от кровной мести, но те предпочитают поступать не в работники, а в казаки. Присущее горцам безразличие в делах веры немало сему способствует. Казачество тоже не склонно оглядываться на небеса: на Дону в то время священников было настолько мало, что даже я счел необходимым написать Феофану с просьбой исправить вредное для государства упущение.


Условия мирного трактата не принесли неожиданностей. Медиация французского посла виконта д"Андрезеля скорее благоприятствовала туркам. Инструкции, присланные нашим пленипотенциариям из Петербурга, также склоняли к уступчивости: в Персии Российская империя претендовала только на прибрежную полосу вдоль Каспийского моря. Требования вернуть Картлийское царство Вахтангу, учинить Эривань и Шемаху нейтральными и остановить поход на Гянджу выдвигались только для торга. Их сняли в обмен на признание Кабарды за Россией и допущение наших торговых судов в Кафу и Тамань. Скромность была следствием разочарования: преувеличенные надежды получить доступ к сказочным богатствам Востока сменились желанием выбраться поскорее из этой задницы, в которую по глупости влезли. Визирь, со своей стороны, рассчитывал освободить руки и подчинить султанскому величеству всю Персию целиком, за исключением малозначительной русской доли. Дипломаты поладили быстро, дело стало за высочайшим утверждением.

В ожидании ратификации меня стали одолевать мысли, под каким бы претекстом съездить в Богородицк для встречи с Голицыным. Обсудить было что — но из столицы внимательно следят за такими встречами и не любят, когда генералы меж собой сговариваются. Впрочем, государыня сама сотворила прекрасный повод: по заключении мира князь наконец-то получил фельдмаршальский чин, с коим грех не поздравить лично. Подарив великолепную черкесскую саблю, я выразил Михаилу Михайловичу искреннюю радость и честно вытерпел торжественное застолье. Но возможность побеседовать вдали от посторонних ушей сразу не представилась. Ну и ладно: куда нам спешить? Этот город, выстроенный мною поверх маловажной крепости, я ощущал родным в большей степени, чем любое другое место на земле. Благожелательное гостеприимство Адриана Козина, пережившего на комендантском посту все бури, бушевавшие в высших сферах, напоминало о днях молодости и надежд. Только густая седина, выглядывающая из-под скромного паричка хозяина города, служила свидетельством неумолимого течения времени. На обеде у фельдмаршала всплыл еще один пришелец из прошлого.

— Ваше Превосходительство, Александр Иваныч?!

— Петро?! Здоровэньки булы! Как поживают украйны польские? Татары тем летом сильно вас погромили?

— Та ни… Краем пройшлы. От ляхи жмуть, просто беда! При Петре Алексеевиче сидели тихо, как мухи мертвые — а как государь соизволил преселиться в небесные чертоги, так и спочали нос подымать: всюду радость, стрельба и попойки. Паны казачьи земли заезжают, православных гнут под себя. Саблей и плетью вводят унию…

Подошел унтер с кувшином, из-за плеча наполнил опустевший кубок. Старый есаул омочил венгерским сивые усы, взглянул просительно:

— Кто бы Ее Императорское Величество умолил протестацию сделать королю, дабы сей злобе и алчности предел поставить. А то ж пропадет Белоцерковщина, и все Правобережье с нею. Одни в гайдамаки пойдут; другие в надворные казаки, магнатам в услужение, — и восстанет брат на брата, аки Каин на Авеля…

— Петро Григорьич, рад бы помочь — да не послушают меня ТАМ. Кто такой Сапега, тебе надо рассказывать?

— Ян Казимир? Клеврет Лещинского, ярый ненавистник православия.

— А то, что князь Александр Данилович старшую дочку за его сына сосватал, знаешь? Да еще, по слухам, Светлейший на Курляндское герцогство облизывается, и потому нуждается в дружбе поляков. Вот теперь подумай, какое в Санкт-Петербурге настроение, и станут ли первые люди за казаков вступаться. При государе Алексее Михайловиче у бояр сомнений не было, кто им ближе — православные хлопы или римской веры шляхта. Теперь все иначе: скорее, сословный дух перевесит. Не дождетесь вы заступничества. Хотел бы ошибиться, но это вряд ли.

— Куда ж деваться, господин генерал?

— Переходите в российские земли. На Ингул или Буг. Или в днепровские низовья, к Таванскому городку. На этой границе теперь спокойно: Менгли-Гирей по весне из Крыма не вышел.

— Да те полки, у них одно имя казачье — а воли казачьей нет.

— Хотите воли — пожалуйте на Терек. Или на Куму, меж калмыков и Кабарды. Найду вам место.

— На Терек? Чтоб каждый день кровью умываться?!

— А ты чего хочешь? Покой и волю вместе? Так не бывает.

Загрустил есаул. Жаль было его огорчать — но обманывать ложной надеждой казалось бесчестно. А ожидать добра из Петербурга… Вот удивительно: при Екатерине близость к трону таких корифеев дипломатии, как Толстой, Головкин и Остерман, не сообщала иностранной политике нашей ни капли ума и дальновидности. Главные идеи — на уровне прачки или стряпухи, попущением небес очутившейся у власти: помочь зятю, герцогу Голштинскому, в приобретении Шлезвига, или помочь старому другу Данилычу в приобретении Курляндии… Какая польза от этого России? Боюсь, никто даже не задумывался. Помимо прочего, оба дела велись настолько неловко, что ничего, кроме позора, империи не принесли. Заступничество за православных, гонимых в Польше и Венгрии, могло бы стать путеводной звездой, центром духовного единения всех сословий — но болезнь зашла слишком далеко, до полной потери правителями государственного смысла. В особенности новые люди, выдвинутые Петром, утратили без него всякий компас и преследовали одни приватные цели.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению