И кругом царила жуткая стужа.
Позади него выпрыгнула из отверстия Хоури. Она повернулась, и ствол пушки Брейтенбаха обрушил целый лес миниатюрных сталактитов. Другие орудия убийства, перечислять которые было бы слишком долго, висели на ее ремне, точно рыба на кукане.
– Помнишь, Васко говорил про какой-то звук? – спросила она. – Я тоже его слышу. Похоже на пульс.
– Я ничего не слышу, но тебе, конечно, верю, – отозвался Скорпион.
– Скади здесь, на борту, – продолжила Хоури. – Я знаю, о чем ты думаешь: она могла погибнуть. Но она жива. И знает, что мы пришли.
– А Аура?
– Ее я пока не слышу.
В проходе появился Клавэйн; он пробирался меж ледяных наростов с неторопливостью и целеустремленностью тарантула. Его худые руки и ноги были словно специально для этого созданы. Скорпион заметил, что Клавэйн сумел пробраться внутрь, не задев ни одного «украшения». Не укрылось от свиньи и то, что из оружия у старика был при себе только нож с коротким лезвием, взятый из палатки на острове. Сочленитель держал нож в руке, клинок почти исчезал, когда поворачивался острием вверх.
Следом за Клавэйном куда менее ловко пробрался Жакоте. Офицер СБ задержался, чтобы стряхнуть лед со своей формы.
Скорпион подтянул рукав, обнажив браслет:
– Кровь, мы нашли проход. Снаружи остались Малинин и Эртон. Если прямая связь с тобой нарушится, говорить буду через них. Думаю, мы сможем пробыть внутри айсберга несколько часов.
– Будь осторожен, – отозвался Кровь.
«Что за новости, – подумал Скорпион, – Кровь волнуется за меня? Похоже, дела обстоят даже хуже, чем мне кажется».
– Постараюсь, – ответил он. – Что-нибудь еще?
– Пока ничего, что имело бы непосредственное отношение к вашей миссии. Большинство станций наблюдения сообщают о росте активности жонглеров, но это может быть простым совпадением.
– Сейчас я склонен во всем усматривать связь.
– Ну и еще… это чтобы немного вас подбодрить: поступили сообщения о пятнах света в небе. Но это не подтверждено.
– Пятна света в небе? Интересно.
– Возможно, просто ошибка. На вашем месте я бы это во внимание не принимал. Сосредоточьтесь на своих делах.
– Спасибо за ценный совет. Ладно, поговорим позже.
Клавэйн слышал разговор:
– Пятна света в небе? Может, в следующий раз ты поверишь старику.
– А с чего ты взял, что я не верил? – Скорпион достал из поясной кобуры пистолет и протянул Клавэйну. – Держи. Не могу смотреть на твой дурацкий ножик.
– Это очень хороший нож. Я рассказывал, как он однажды спас мне жизнь?
– Да.
– Поэтому я с ним не расстаюсь. Мне кажется, в холодном оружии есть что-то рыцарское.
– А вот мне кажется, – проворчал Скорпион, – что пора уже от рыцарского мышления перейти к артиллерийскому.
Клавэйн принял пистолет с явной неохотой, как ненужный подарок, отказаться от которого было бы невежливо.
Они двинулись вглубь айсберга, выбирая дорогу по принципу наименьшего сопротивления. Безумные переплетения и разветвления льда, похожие на бурелом в диком лесу, напоминали Скорпиону трущобы Города Бездны. Когда плавящая чума распространилась на здания Мульчи, системы ремонта и реконструкции взбесились и принялись создавать вот такой же хаос.
Похоже, здесь, внутри айсберга, ростом льда управляли только колебания температуры и движения воздуха. На каждом шагу прохлада сменялась лютой стужей и наоборот, а все попытки ориентироваться по направлению сквозняка были обречены на провал. Ощущение, что Скорпион и его спутники оказались внутри огромного и холодного, но дышащего легкого, постоянно усиливалось.
Куда идти, было ясно и так: прочь от дневного света, вглубь, к бледно-голубой сердцевине.
– Это музыка, – сказал Жакоте.
– Что? – переспросил Скорпион.
– Музыка, сэр. Этот тихий звук. Прежде было эхо, много отголосков. Я раньше не мог определить, что это такое. А теперь понял: музыка.
– Музыка? Какая, к черту, тут может быть музыка?
– Не знаю, сэр. Звуки очень слабые, но я уверен. Советую поостеречься.
– Я тоже слышу, – подала голос Хоури. – И советую, мать вашу, поторопиться.
Ана выхватила из поясной кобуры пистолет и выстрелила в самый толстый ледяной столб перед собой. Он разлетелся мраморной пылью. Хоури переступила через оставшийся пенек и прицелилась в следующее препятствие.
Клавэйн что-то сделал с ножом. Тот загудел на самом нижнем пределе слышимости, лезвие превратилось в туманное пятно. Старик неторопливо провел им через небольшой ледяной нарост, оставив аккуратный срез.
Они двинулись дальше, прочь от дневного света. Воздух накатывал волна за волной, каждая холоднее предыдущей. Все старались поплотнее укутаться и говорили только при крайней необходимости. Скорпион радовался, что захватил перчатки, хотя ощущение было такое, словно он забыл это сделать. Считалось, что гиперсвиньи более чувствительны к холоду, чем базово-линейные люди: остался какой-то изъян в биохимии, исправлять его генетики сочли излишним.
Он как раз думал об этом, когда раздался взволнованный голос Хоури. Ана вырвалась вперед, и спутникам не удалось ее удержать.
– Там что-то есть, – заявила она, – и, кажется, я чувствую Ауру. Наверное, мы уже близко.
Клавэйн следовал за ней по пятам:
– Что ты видишь?
– Что-то темное, не похожее на лед.
– Должно быть, корвет, – сказал Клавэйн.
Они прошли еще метров десять или двенадцать. Продвижение давалось трудно, оно заняло не меньше двух минут. Кристаллические образования были здесь куда толще, ножик Клавэйна теперь мог вырезать лишь небольшие куски, а Хоури сочла слишком рискованным применять оружие вблизи центра айсберга. Окружающая местность приобрела новый, пугающий характер. Иные детали рельефа под фонарем Жакоте напоминали бедренные кости с хрящами и сухожилиями.
Но вскоре проход почти очистился. Внезапно они оказались в центральной части айсберга. Над головой смыкался кристаллический свод, пронизанный цветными жилами и подпертый огромными стволами ледяных чешуйчатых сталактитов. Другая часть зала представляла собой такой же лес, как тот, что остался позади.
Посреди зала находился разбитый корабль.
Скорпион не считал себя экспертом по сочленительскому флоту, но знал, что корвет класса «Мурена» имеет гладкий и кромешно-черный корпус с плоскими и шиповидными обвесами, придающими ему жуткое сходство с древним орудием пыток. На его светопоглощающей поверхности не должно быть ни малейшего шва, и сам он не должен лежать на боку, со сломанным «хребтом», распоротым «брюхом» и обнаженными внутренностями, как вскрытый на лабораторном столе труп морского животного. Его растерзанные взрывом «кишки» не должны валяться кругом, заодно с бесформенными и острыми осколками корпуса.