Получается, что на самом деле жизнь человека стоит до 65 тыс. руб., но, если имеются телевизионные камеры, провоцирующие большой интерес к трагедии, то государство, так и быть, умножит эту сумму и на 10, и на 20. А если в захолустье на какой-нибудь маленькой фабрике по производству свечей человек погибнет, то его семья получит 65 тыс. руб.
А ведь наша страна должна быть единой. Невозможно говорить, что человеческая жизнь стоит тех или иных денег, – минимальная компенсация за смерть или полную потерю трудоспособности кормильца должна быть достойной.
Если при каких-то чрезвычайных обстоятельствах кто-то захотел оказать дополнительную гуманитарную помощь – прекрасно. Но минимальный уровень в 65 тыс. руб. – это издевательство и оскорбление. И это вопрос к закону, к тем самым депутатам от «Единой России».
Возвращаясь к Междуреченску: люди проявили великолепные способности к самоорганизации.
Протест был абсолютно стихийным, никакого организующего центра не было, – это очень хорошо видно на видеороликах, и тем не менее порядка 50 молодых ребят 20–25 лет бились с более чем вдвое превосходившими их количественно милиционерами в полной амуниции, со всеми спецсредствами. Два или три раза противоборствующие стороны сгоняли друг друга с рельсов, и в целом блокирование продолжалось более четырех часов. Старые горняки поражались, потому что ни в 1989, ни в 1990 в рукопашную против милиционеров не ходили.
И после пика стихийного протеста, после столкновений люди сумели самостоятельно выработать единые требования.
Во-первых, это создание своего рода «кабинета доверия», куда шахтеры «Распадской», семьи погибших и все междуреченцы могли бы обращаться со своими наболевшими вопросами. Потому что им сейчас даже вопрос задавать некому.
Во-вторых, необходимо расследование причин аварии на шахте. Причем желательно – парламентской комиссией и Госдумой. Пусть там будут «единороссы», кто угодно, но чтобы были со стороны, независимые от того же Тулеева и якобы не связанного с этой трагедией Абрамовича.
И все руководство шахты должно быть, естественно, уволено.
Далее, шахтеры требовали введения уголовной ответственности за каждую смерть на производстве.
Они требовали повышения зарплаты и выплаты ее в основном за фактически проведенное под землей время. Потому что сейчас шахтер получает основную часть денег за выполнение плана на сдельной основе, и это заставляет людей работать в условиях смертельной опасности. Сколько человек выработал – это должен быть вопрос к организации труда, к инженерам, – но в любом случае работа должна быть безопасной. Рабочего нельзя подталкивать к тому, чтобы он рисковал собой. Только тогда удастся не оплачивать человеческой жизнью каждый миллион тонн угля, как это сейчас наблюдается по официальной статистике.
Необходимо установить строжайшую ответственность администрации за соблюдение правил техники безопасности. Чтобы администрация дрожала и лично лазила в шахту проверять, не накрыли ли там какой-нибудь датчик ватником. Чтобы им это было страшнее, чем шахтерам.
И наконец, последнее требование шахтеров: отпустить всех 28 человек, задержанных милицией за беспорядки. Это сделали достаточно быстро, и это выдающаяся победа здравого смысла. В частности, она полностью дезавуирует заявления Тулеева и его администрации о том, что там задержаны люди, находящиеся в федеральном розыске: если б они были в розыске, с какой стати их отпускать?
И последнее хочу добавить от себя.
Необходим финансовый контроль, механизм, позволяющий рабочим любого предприятия четко понимать, что происходит с деньгами: выводит ли их с предприятия очередной Абрамович, ворует ли их директор или же их по-настоящему нет.
Ситуация, когда рабочим, получающим копейки, срезают зарплату на 40 % и при этом выплачивают себе дивиденды в 42 млн долл., – недопустима.
Самое простое – предоставить трудовому коллективу акционерного общества право избрания независимого члена совета директоров, который будет иметь всю полноту информации и сообщать ее трудовому коллективу. В случае кризисной ситуации член совета директоров должен иметь право вето. Это вполне цивилизованный механизм, который не требует национализации, передачи пакетов акций, переделки собственности. Пусть эти акции обращаются на бирже, но пусть рабочие имеют возможность смотреть за процессом управления предприятия и имеют право запретить принимать решения, которые их уничтожают.
* * *
В последнее время в московских гламурных кругах все чаще приходится слышать о том, что шахтеры, которые живут в Кузбассе и периодически гибнут на шахтах, сами в этом виноваты – как, впрочем, и россияне, живущие в России и не перебирающиеся куда-нибудь в Монако.
Шахтеры же видят, что происходит, наверняка знают, куда уходят деньги, почему не вкладываются в безопасность, но не пытаются искать счастья в каких-то других сферах. Ведь ушел же человек из деревни, потому что деревни не стало. Сейчас мы признали, что деревни не стало, надо что-то делать, – и появились разные государственные программы. Может, если люди уйдут из шахтерских регионов, у государства появится стимул что-то начать делать.
Однако эти заявления производят впечатление попытки переложить ответственность с больной головы на здоровую. Кроме того, напоминают стандартную милицейскую отмазку – мол, изнасилованная девочка виновата сама, потому что не надо надевать короткую юбку.
Из шахтерских регионов уехало очень много людей, но многие остались.
Да, из деревни люди уходили, но им было куда уходить, а из сегодняшнего Кузбасса – некуда.
Ведь, когда люди массово покидали деревню, в стране шла индустриализация, заводам были позарез нужны любые рабочие руки. И многие спаслись от коллективизации и от раскулачивания, просто уйдя на завод, потому что таких часто не преследовали. Но огромное количество людей на селе осталось и под репрессии попало.
То же самое и сейчас. Это в Америке легко – человек переехал в другой конец страны, у него есть деньги на переезд и он знает, что работу он сможет себе найти, сможет снять жилье и т. д. У нас нет такой инфраструктуры: «дважды переехать – один раз сгореть».
И шахтеры – люди небогатые, у них нет денег на переезд. Это не советские времена, когда шахтерская молодежь попить пива летала на самолете в Москву: сегодня совсем другой масштаб зарплат. 40 тыс. рублей – недосягаемая мечта. Но при этом надо содержать семьи.
Это в советское время там, где шахты, обязательно развивались производства для женщин, чтобы они тоже приносили деньги домой, – сейчас эти производства уничтожены. И официальные заявления представителей государства весьма убедительно показывают, под каким жутким прессом находятся люди.
Господин Тулеев говорил о нескольких сотнях протестующих и перехваченных машинах с выпивкой и бутербродами. Тем самым он, вероятно, хотел показать, как коварный враг вредит отрасли. Но, знаете, для нескольких сотен человек тринадцати машин не нужно – достаточно одного грузовика. Значит, это была не организованная, а стихийная поддержка частных лиц: люди проявляли солидарность, делая своим соседям и знакомым бутерброды. Выходит, в Кемеровской области, если вы хотите кому-то привезти бутерброды, – это уже преступление? У нас в стране уже есть «синеведерочный» экстремизм, когда нельзя синее ведерко ставить на машину, потому что будет похоже на «хозяев жизни» с мигалками, а теперь у нас что, еще и бутербродный экстремизм?