Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Оппоков cтр.№ 30

В своих показаниях Александрову в октябре 1917 года он так пытался облагородить свою миссию по отношению к эмигрантам: «Одно из препятствий к пропуску эмигрантов через союзные страны заключалось в нахождении имен некоторых из эмигрантов в так называемом международном контрольном списке… Я решил по отношению к лицам, числившимся в этой категории, рассматривать каждый случай отдельно и ходатайствовать перед союзным правительством о беспрепятственном пропуске тех из них, относительно которых мои сведения окажутся благоприятными. Этот прием я применил к случаю пропуска Зурабова. Далее, трудности для пропуска эмигрантов через Англию заключались, во-первых, в строгости общих правил, установленных для въезда и выезда в Великобританию, и, во-вторых, в крайней недостаточности тоннажа. Я настаивал перед великобританским правительством об устранении для политических эмигрантов как того, так и другого рода препятствий… В конце моего пребывания в министерстве мне удалось получить от великобританского правительства обещание еженедельно доставлять возможность нескольким сотням эмигрантов возвращаться в Россию. Это было, вероятно, во второй половине апреля…

Единственный случай, мне известный, в котором я мог бы предположить желание английского правительства считаться с политическими убеждениями эмигрантов, был случай с Троцким. Относительно этого лица мне были официально сообщены великобританским правительством данные, что при отъезде его из Америки для него были собраны между германоамериканцами 10 000 долларов на предмет низвержения Временного правительства. Из более поздних сообщений американских корреспондентов я узнал, что действительно Троцкому были устроены проводы германским союзом, описанные в нью-йоркских газетах, каких именно, я не знаю, но обещали мне их прислать. Об этих проводах сообщали мне, между прочим, сотрудники американских газет — Герман Берштейн, еще другой сотрудник и один русский, фамилии которых я не помню, но передавали мне об описанном факте как очевидцы. Тем не менее немедленно по получении сведений о препятствиях, чинимых Троцкому, [92] я обратился к великобританскому правительству с просьбою о его беспрепятственном пропуске в Россию, на что и получил немедленно согласие…» Но Милюков не только «добивался пропуска подозрительных лиц», но и запрещал их въезд в Россию. И об этом он «доверительно» сообщил Александрову, назвав для примера фамилию Гримма. «Роберт Гримм, — рассказывал он, — председатель Циммервальдской конференции и известный сторонник крайнего интернационалистского течения в социализме… Во всяком случае того, что мне было известно о Роберте Гримме, было достаточно для моего решения запретить въезд и этому лицу, как сносящемуся непосредственно с враждебным нам правительством. Мое решение, однако же, не удовлетворило Комиссию международных сношений при Совете рабочих и солдатских депутатов, и от имени этой Комиссии ко мне явился Скобелев [93] с настойчивым требованием пропустить Гримма…

Впоследствии я узнал, что мое отношение к пропуску Гримма явилось одним из мотивов для Совета рабочих и солдатских депутатов добиться моего удаления из состава правительства. Об этом, если не ошибаюсь, публично заявил Церетели в одном из публичных своих выступлений…». [94]

Итак, по словам Милюкова, он пострадал за истину, а главное — за «патриотическую принципиальность», которой, дескать, придерживалась и вся партия кадетов. Он не уважал людей, вступавших в связь с противником, ведших с германцами переговоры, возвратившихся в Россию через немецкую территорию. То, что это «благородное возмущение» — обычная милюковско-кадетская поза, можно убедиться, ознакомившись с протоколом допроса бывшего министра-временщика, записанного Соколовым. Чего только стоит милюковское совершенно противоположное осуждение спустя каких-нибудь полгода после беседы с Александровым и не кого-нибудь, а сопартийцев, часть из которых в начале 1918 года настаивала на союзе с Антантой в борьбе против большевиков. Ярый «противник германцев», Милюков стал придерживаться иной точки зрения, которую изложил Соколову (23 октября 1920 года; Париж): «Я лично не разделял тогда тех чаяний, которые существовали у большинства членов моей партии кадэ по этому вопросу. Я был убежден, что создание фронта в таких условиях, как это происходило, не приведет к хорошим результатам… Предполагая, что в реальных условиях того времени для нас, быть может, представляется возможным прийти к выгодному соглашению с Германией, я не скрывал тогда этих моих взглядов… в Киеве я имел по этим вопросам суждения с представителями немецкой власти. Таким лицом, которое вело со мной беседы со стороны немцев в Киеве, был Гассе, заведовавший у них разведывательной частью…»

Вот те раз! Большевиков за мнимую связь с немцами — на скамью подсудимых, а себя за фактические переговоры не просто с немецкой стороной, но и с немецкой разведкой — в герои. Но, то ли не сошлись в цене, то ли германская сторона посчитала кадетов вместе с их хитроумным лидером ненадежными партнерами, — торг не состоялся. А ведь на карту, по признанию того же Милюкова, ставилось не только будущее лично его и остальных кадетов. Речь шла о судьбе Украины, Прибалтики, всей России.

О закулисных переговорах кадетов с немцами в начале 1918 года подтвердил в своих показаниях Соколову бывший полковник Генерального штаба русской армии Б.В. Свистунов — адъютант штаба 56-й дивизии, затем помощник старшего адъютанта штаба Особой армии. Он тоже считал, что немцы достигали своей цели «уничтожения фронта и развала России, как боевой единицы… через большевиков, сознательно работавших в таком направлении». Поэтому, чтобы бороться с большевиками, Борис Владимирович Свистунов (Соколов допросил его 13 сентября 1920 года в Париже) в январе 1919 года оказался в… Берлине!

Это очень примечательный факт, и я хочу обратить на него особое внимание: те, кто яростно обвинял большевиков в «шпионстве» в пользу Германии, почему-то оказались после Октябрьской революции не в Лондоне, не в Париже, а в Берлине. Убийственная логика, компрометирующая кого хочешь, но только не большевиков. Ну как тут не вспомнить русскую пословицу — «на воре шапка горит». Вот и Свистунов оказался в такой же «воровской шапке». Причем, так же как и Милюков, не смущается изобличать самого себя: «Проживая в Берлине, я имел там общение с немецкой военной средой и общественными силами национальных немецких партий». Он же сообщил, что в начале весны 1918 года в Москве существовало антибольшевистское подполье в составе двух заговорщических групп — «Союза возрождения» и «Национального центра». И в ту и в другую в числе различных политических сил входили кадеты, но вторая группа имела германскую ориентацию. «Члены (Центра), — рассказывал Соколову Свистунов, — вели переговоры с немцами, интересы и власть которых представлялись в то время в Москве Мирбахом».