Перенастройка. Россия против Америки - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Лавровский cтр.№ 34

Американскую школьную систему в России принято считать некачественной и неэффективной. Однако результаты обучения налицо. Даже во время массовых протестов против войны во Вьетнаме американская молодежь, за исключением отдельных представителей, сразу же зачисленных в изгои, выступала не против страны и не против «системы», а против определенной политики определенных людей.

Можно накачивать армию деньгами и техникой, а экономику инвестициями, но результат будет далек от возможного, если у людей отсутствует патриотическая мотивация. Возможности рубля и доллара в поддержании трудового энтузиазма ограничены. Деньги могут заставить человека работать для поддержания существования — от и до. Только патриотическое чувство, желание процветания не только себе, но и своей семье, своему городу, своей стране порождает сверхусилия и дает силы для достижения уникальных результатов, без которых нет настоящего прогресса.

Сегодня в России правит рационализм, продающий себя за высшую ценность. Государственные чиновники стремятся максимизировать власть, бизнесмены — прибыль. Но рациональным результатом жизни является всего-навсего смерть. Цезари и крезы, как и их подданные и клиенты, в конце концов, превращаются в песок. Рационального смысла в жизни нет. С точки зрения рационализма самым рациональным состоянием является абсолютный нуль, ничто. Ибо затраты энергии при этом отсутствуют, усилий нет. Жизнь приобретает смысл только своей нерациональностью. Экономика, рационализм — это только материал для нерационального.

Что такое нация в рациональном смысле? Это — нонсенс. Нации в рациональном смысле не существуют. Кто больше платит, тот и соотечественник. Нация нерациональна, как и ее история и культура. Наши патриотические эмоции нерациональны. Родину любят не за ВВП и не за предоставляемые ею льготы. Если эта жизненно необходимая нерациональность не поддерживается и не создается вновь, то нация исчезает, так как исчезает смысл ее существования.

Расцвет высокой русской культуры в XIX — начале XX века привел к углублению пропасти между верхами и низами. Нельзя сказать, чтобы культурный разрыв не осознавался или не вызывал беспокойства. Политкорректность тех дней заставляла деятелей высокой культуры делать реверансы в сторону «корней», признавая за традиционной культурой некую исконность и начало всех начал. Однако в культуре низов было трудно увидеть истоки переживавшегося Россией «серебряного века».

Вовлеченность народа в культуру в то время рассматривалась прежде всего с позиций ликвидации неграмотности. Об уровне массовой дореволюционной культуры 80 процентов населения можно судить по лубочно-массовой литературе тех дней и воспоследовавших революции и гражданской войны. Это уровень современного детского сада, причем не старших групп. Мы даже не осознаем, как велико пройденное нами всего за 70–80 лет расстояние.

Школьный учитель помогает выигрывать войны и отражать внешние и внутренние угрозы. Отсутствие школьного учителя и идейного содержания обучения ведет к войне гражданской. Неграмотные толпы вышедшего из повиновения народа являлись носителями культуры, враждебной по отношению к культуре верхов, которая воспринималась ими как «господская».

Победа красных в Гражданской войне была предопределена культурным разрывом. В отличие от белых большевики не отделяли себя от «черни». Они говорили с народом на языке, понятном народу.

Не столько пропаганда, сколько культурный разрыв обусловил антагонизм и ненависть периода Гражданской войны. Предположим, победили бы белые. Разрыв от этого бы не исчез. Сегодня не очень принято обращать внимание на такие вещи, но вступление белых в города начиналось с еврейских погромов и массовых повешений. Если бы победила «белая кость», столыпинский галстук надолго украсил бы шею России. Но никакие репрессии так и не смогли бы преодолеть культурную пропасть между Россией городов и Россией деревень. Продолжали бы существовать богатые «магараджи», наслаждающиеся европейским искусством, окруженные морем неграмотных и полуграмотных неимущих босяков.

Тот, кто хочет увидеть, какой была бы Россия в случае победы белых, должен ехать не в Голландию или Бельгию, а в Египет, Пакистан и Индию. Мы действительно совершили большой скачок. Причем скачок совершила не столько Россия городов, сколько Россия деревень. И не столько те, кто остался в деревнях, сколько те, кто перебрался в города. Именно они стали главными потребителями плодов революции. Сегодня в России практически невозможно найти неграмотного взрослого, хотя даже в Соединенных Штатах попадаются личности, обращающиеся к соседям, чтобы помогли определить, где в государственном бланке поставить крестик.

Декреты о развитии системы школ, о всеобщем образовании и о ликвидации неграмотности были приняты советским правительством в 1918–1919 годах, в разгар Гражданской войны. Уже к концу 30-х годов более 90 процентов взрослого населения умели читать и писать. Масштабы подвига, совершенного русской разночинной интеллигенцией в 20—30-х годах, трудно представить. За каких-то десять лет грамоте было обучено не менее 60 миллионов человек взрослого населения!

Многие из тех, кто уехал сам или кого послали добровольно или же по принуждению в «глубинку», остались там на всю жизнь, став основой местной интеллектуальной элиты в местах, не знавших до того цивилизации и печатного слова.

Революциями мало кто остается доволен. Все происходит слишком быстро. Российская городская интеллигенция в ее значительной части тяжело пережила период полунасильственного культурного «скрещивания» с народом. В отсутствие демократических традиций представление российской интеллектуальной элиты о выполнении обязанностей перед нацией было абстрактным. «Служение народу» — это да, а общение с народом — это низко. Тяжело воспринимались культурные последствия политического разрыва с Западом. Люди, привыкшие вариться в европейской культурной кухне, оказались предоставлены сами себе и варились в собственном соку. Постепенно возникало ощущение, что основная культурная жизнь там, за бугром, а внутри «железного занавеса» ничего стоящего как бы не происходит.

В свою очередь, для народа культурная революция была полной неожиданностью. Слишком быстро произошел переход от традиционной культуры к индустриальной. Бывшие крестьяне не успели ее переварить. Соответственно что легко дается, к тому легко и относятся. Возник советский облегченный подход к культуре. Можно было воспользоваться «пролетарским происхождением», чтобы попасть в ряды печатаемых авторов, получить ученую степень. Пропорциональные квоты, разнарядки, призванные облегчить попадание людей «из низов» в интеллектуальную элиту, в большинстве случаев играли свою положительную роль, но не так уж редко превращались просто в халяву, когда можно было продвинуться по социальной лестнице, спекулируя своим социальным или этническим происхождением. Сегодня подобная картина наблюдается в странах Запада, которые вслед за нами ввели систему пропорциональных квот для меньшинств и людей с различными дефицитами в «стартовых позициях». Чрезмерная политкорректность постепенно приводит к вымыванию таланта из сферы культуры и распространению идеологически правильной серости. Это произошло в СССР, сейчас все сильнее сказывается в странах Запада.