Живой Сталин. Откровения главного телохранителя Вождя - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Логинов cтр.№ 25

— Где это было?

— У нас был дом в Атени. Там вино отец делал. И что характерно, никогда в жизни ни с чьей стороны никакого обмана не было. Яков Георгиевич передавал через кого-нибудь деньги, завернутые либо в бумагу, либо в платок, и отец отдавал матери всю пачку, даже не считая. Я это хорошо помню. Сам видел. Но что поразительно. Позже, когда я уже работал в Москве и находился рядом со Сталиным (служба у меня была такая), я пристально наблюдал за его лицом, повадками, слышал его живой голос, и мне казалось, что это Яков Георгиевич. Так генетически передалось все Сталину — и манера поведения, и жесты, и даже интонации. Вот когда Сталин выступал в метро «Маяковская» и я находился рядом с ним на подхвате, мне чудилось, что это говорит дедушка Бичиго. Строгая выдержка, мужественность — все от него! А когда я после войны приехал в Гори и пришел к своему дяде, брату матери (он уже больной лежал и приказал в честь моего прихода открыть кувшин нераспечатанный, что делается только для самых высоких гостей), которому тогда было восемьдесят пять лет, он попросил наклониться к нему и прошептал мне на ухо: «Сынок, Павлик, знай, что Саша Эгнаташвили брат Иосифа, а сам Сталин — сын Якова…»

И не только он, многие в Грузии об этом знали, но как-то не совсем удобно было об этом говорить, ибо Екатерина Георгиевна формально была замужем за сапожником Джугашвили. Ведь сначала она родила от него двоих детей, умерших во младенческом возрасте. Их-то и крестил Яков Георгиевич. А Иосифа— нет. Но при этом оплачивал его учебу и в духовном училище, и в Тифлисской семинарии — одном из самых престижных учебных заведений на Кавказе, которое закончили выдающиеся люди того времени. Спрашивается, кто Иосиф для Якова? Сын домработницы! И почему он не жалел деньги на его образование? А деньги немалые! Тогда обучение стоило очень дорого и получали образование только дети князей и очень богатых людей! Так что доказательств лично для меня достаточно, и поэтому не будем разводить дискуссий и гадать на кофейной гуще.

— Хорошо, Павел Михайлович. Расскажите теперь, как вы оказались в Москве?

— Это был тридцать седьмой год. Я закончил среднюю школу в Тбилиси и подал документы в университет. Сдал экзамены хорошо, но недобрал одного балла, потому что конкурс в тот годбыл очень большим. И я не прошел. Поехал к себе на родину, а там отец умер. И вот осенью мы стали справлять поминки. Пришло много людей, и среди них один человек что-то долго с мамой разговаривал. Я подошел, и тут он говорит: «А тебя, Павлик, я возьму в Москву».

— Кто этот человек?

— Шалва Арчувадзе, на заводе в Москве механиком работал. Я не придал особого значения его словам. Ну, выпил, разговорился. Ан нет. На следующий день он опять к нам зашел и говорит: «Через три-четыре дня едем. Я покажу тебе Москву. Понравится — останешься, устрою на работу или учебу, не понравится — вернешься домой. Что тебе терять!» Вот так. Мама приготовила два бочонка хорошего виноградного вина и наказала: «Один бочонок для Шалвы, а другой передашь Александру Яковлевичу Эгнаташвили, сыну Якова Георгиевича. Шалва поможет тебе его разыскать».

— А вы его знали лично?

— Я его видел два-три раза, когда он в Гори приезжал. Но близко знаком не был. Итак, мы выехали, как сейчас помню, девятого декабря, а в Москву приехали двенадцатого. Шалва сразу повез меня к себе домой, жена его меня очень приветливо встретила, окружила заботой и вниманием, ибо своих детей у них не было. И вот дня через три к нашему дому подъезжает «эмка», шофер заходит и говорит мне: «Поехали к Александру Яковлевичу». Это Арчувадзе ему позвонил. Шофер привез меня в ГУМ, где тогда жил Александр Яковлевич, отец Бичиго. Мы заехали со стороны Мавзолея, шофер оставил меня в машине, а сам поднялся к хозяину. Потом выходит и говорит, что его нет дома. Мы подождали несколько минут, и Александр Яковлевич сам приехал, поцеловал меня и повел к себе. Я у него пожил несколько дней, и он повез меня в кремлевский дом отдыха «Заречье», где располагалось небольшое спецхозяйство. Все это было в его ведении. Приехали туда и этот бочонок вина привезли на тот случай, если Сталин заедет, его попотчевать вином из винограда, выращенного на его родине.

Меня поселили в доме отдыха, где я некоторое время пожил, я потом решил вернуться домой. Взял билет в «Метрополе», а тут Бичиго появился и сразу к отцу. «Что ты, папа, надо его на работу устроить, зачем Павлику по санаториям слоняться!» И меня уговорил билет сдать. Определили меня в том же «Заречье» в охрану, там речка текла, мост был и шлагбаум. Вот я возле этого шлагбаума и стоял. А тут сильные морозы ударили, которых я отродясь не знал, я замерз как цуцик, ибо одет был очень легко. И вот я совсем окоченел, когда увидел, что едет Александр Яковлевич. Я поднимаю шлагбаум, а он спрашивает: «Как дела, Павлик?» — «Замерз, — говорю, — в тапочках и в пальтишке тоненьком». — «Ну, ладно, — говорит, — сменишься, зайдешь к коменданту». Ну, я пришел, зуб на зуб не попадает, к коменданту. Тот определил меня в винный подвал и продовольственный склад, откуда мы отправляли в Москву вино, овощи, зелень, мясную и молочную продукцию. Там небольшой молочный заводик был, где делали сметану, кефир, масло, творог. Человек пять там работало. И еще одна небольшая группа у меня была. Нам завозили ягнят, цыплят, индеек, которых мы откармливали. И вот помню, тогда Сталину посоветовали печенку индейки употреблять. Приехал Александр Яковлевич и рассказал мне, чем и как их откармливать.

— Интересно. Как же?

— Надо было кукурузную муку с песком перемешивать и индейкам давать. Мы каждый месяц по дюжине таких индеек откармливали, затем резали и извлекали печенку, которая была белой, распухшей и порою весила до пятисот граммов каждая. А потом я учился на курсах неподалеку от Казанского вокзала. Я был примерным слушателем и очень быстро разобрался, как делать качественную молочную продукцию. Потом были подготовительные курсы при Первом медицинском институте. Но тут началась война, и меня перевели в Кремль, где была особая кухня. Я заведовал продовольственными складами года два, а потом меня сделали директором кремлевской столовой, где питалась кремлевская охрана.

— И сколько вы директорствовали?

— Шесть лет. Потом меня перевели на спецобъект «Ильинский № 14», где находился пленный генерал-фельдмаршал Паулюс и более полусотни интернированных из Германии ученых-атомщиков. Как я помню, они у нас находились с пятьдесят второго по пятьдесят седьмой год. Потом их отпустили на родину.

— Как с ними обращались?

— Очень хорошо. Да они все были освобожденные, как в санатории жили. Я же начальником ВДХ (военно-хозяйственного довольствия) был и не помню жалоб и никаких эксцессов. А в пятьдесят седьмом меня перевели в Москву на Хорошевское шоссе в специальный секретный архив, где находился фонд Гитлера, а также дела интернированных немцев и японцев.

— А какая у вас была должность и сколько вы там прослужили?

— Должность моя называлась «старший научный сотрудник», и прослужил я там до шестидесятого года. Потом попал под хрущевское сокращение. И меня сделали вольнонаемным. Там я проработал еще три года, и в шестьдесят третьем меня перевели в закрытое предприятие «Атомная энергия для мирного использования», а позже этот «почтовый ящик» переименовали в «Союзно-монтажный трест», где я стал начальником охраны и проработал тридцать пять лет до марта девяносто восьмого года.