Что же касается такого свойства, как капризность, то тут абсолютным чемпионом был Троцкий, с которым по этой части не могли соперничать не только большевистские наркомы, но и оперные примадонны. Этот человек был хронически всем недоволен, все ему было «не по размеру». Так, он дважды наотрез, причем, как пишет его биограф И. Дейчер, «категорично и довольно надменно», отказывался от должности заместителя председателя Совнаркома (в то время как Сталин безропотно принимал любое поручение, которое на него взваливали). Не говоря уж о его привычке демонстративно читать романы на заседаниях Политбюро. Да и вообще постоянными личными разборками, демонстративными уходами в отставку в то время блистали все, не исключая и самого Ленина, и Сталин был в этом отношении далеко не самый выдающийся, а уж в партийных дискуссиях соратники вели себя далеко не аристократично. И вдруг то, что у других в обычае, у Сталина стало недостатком. В чем же дело?
Из мифологии:
Камо погиб в 1922 году в Тбилиси при загадочных обстоятельствах. Он был сбит машиной (чуть ли не единственной в городе), когда ехал на велосипеде. Еще в те годы существовало подозрение, что он был устранен Сталиным: Камо хотел пробиться в Горки и освободить Ленина из-под домашнего ареста.
Впрочем, одно свидетельство о сталинской «грубости» имеется, но в глазах Ильича оно стоит всех прочих, вместе взятых. Здесь нам не обойтись без хронологии ленинской болезни. Первый серьезный приступ случился у него в мае 1922 года. Болел Ильич до сентября, потом вернулся к работе, но ненадолго. 25 ноября 1922 года у него наступило ухудшение состояние здоровья, он упал в коридоре своей кремлевской квартиры. Врачи настаивали на покое и постельном режиме, однако Ленин все время его нарушат. Ильича отправили в Горки на отдых, и вернулся он оттуда 12 декабря, но уже 13 декабря ему снова стало хуже, начались кратковременные параличи — все говорило о прогрессирующей серьезной болезни мозга. 16 декабря наступил частичный паралич. Врачи категорически запрещали какую бы то ни было работу, но как заставить Ленина соблюдать их указания? И вот 18 декабря пленум ЦК принял решение: «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки». Это и был вышеупомянутый «домашний арест».
Почему именно на Сталина возложили соблюдение «тюремного режима»? Тут можно много порассуждать о его политических талантах, макиавеллиевской хитрости, благодаря которой он выбил себе эту привилегию, но привилегия-то сомнительная, и что-то другие члены Политбюро не горели желанием брать на себя такую ответственность. Почему не Зиновьев — ведь старый соратник, «российский Энгельс»… Но дадим лучше слово очевидцам.
«В последний период Ленин был очень близок со Сталиным, — вспоминал Молотов, — и на квартире Ленин бывал, пожалуй, только у него». Когда Ильича отправили в Горки, Сталин бывал у него чаще, чем все остальные члены Политбюро, вместе взятые. А вот что вспоминает Мария Ильинична Ульянова:
«В. И. очень ценил Сталина. Показательно, что весной 1922 г., когда с В. И. случился первый удар, а также во время второго удара в декабре 1922 г. В. И. вызывал к себе Сталина и обращался к нему с самыми интимными поручениями, поручениями такого рода, что с ними можно обратиться лишь к человеку, которому особенно доверяешь, которого знаешь как истинного революционера, как близкого товарища. И при том Ильич подчеркивал, что хочет говорить именно со Сталиным, а не с кем-либо иным»
[68]
.
Но не только близость к Ленину стала причиной такого поручения. Можно было быть абсолютно уверенными: если за режим вождя будет отвечать Сталин, то режим этот будет соблюдаться, чего бы это ни стоило. А цена оказалась высока: роль «надзирателя» испортила его отношения с Лениным, и если Ленину эти отношения были безразличны, то для Сталина все было не так…
Из мифологии:
В середине 1926 года Сталин заставил Марию Ульянову написать на пленум ЦК и ЦКК письмо о том, что в последний период жизни у Ленина не было разногласий со Сталиным и их связывала дружба.
Интересно, как технически Сталин мог заставить сестру вождя сделать такое заявление? Не иначе, пригрозил ей через десять лет, когда устроит репрессии, стереть в лагерную пыль. И так запугал, что она не только на пленуме выступила, но и в своих личных записках сей факт отразила — ведь цитируемый текст был найден в бумагах Марии Ильиничны после ее смерти. Кстати, там были и весьма неприятные для Сталина записи, но никто их не вымарал из документа.
…Но вернемся к соблюдению режима. Естественно, получив такое поручение, Сталин взялся за него с обычными своими беспощадностью и педантизмом. Ильич использовал эти его свойства все время, давая самые сложные поручения, а вот теперь вождю пришлось испытать их на себе. Надо сказать, что ему это очень не понравилось. Ленин настаивал, раздраженно требовал, чтобы ему позволили работать. Он и вообще-то был человеком нервным и вспыльчивым, но в здоровом состоянии умел сдерживаться, а теперь дал себе волю.
И снова слово Марии Ильиничне: «Врачи настаивали, чтобы В. И. не говорили ничего о делах. Опасаться надо было больше всего того, чтобы В. И. не рассказала чего- либо Н. К., которая настолько привыкла делиться всем с ним, что иногда совершенно непроизвольно, не желая того, могла проговориться… и вот однажды, узнав, очевидно, о каком-то разговоре Н. К. с В. И., Сталин вызвал ее к телефону и в довольно резкой форме, рассчитывая, очевидно, что до В. И. это не дойдет, стал указывать ей, чтобы она не говорила с В. И. о делах, а то, мол, он ее в ЦКК потянет. Н. К. этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу и пр.».
На самом деле речь шла не о «разговоре» — откуда бы Сталин о том узнал, — а о том, что Крупская разрешила Ленину продиктовать письмо Троцкому. Вот оно, это письмо: «Тов. Троцкий, как будто удалось взять позицию без единого выстрела простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление». Любителей во всем видеть интригу придется разочаровать: письмо касалось не взаимоотношений в Политбюро, а внешней торговли. Но для того чтобы Ленин смог продиктовать это письмо (кстати, стенографистки не было, и его записала сама Крупская), он должен был получить соответствующую информацию, то есть Надежда Константиновна, вопреки запрещению врачей, все-таки говорила с ним о делах. Она, кстати, не была согласна с врачебными предписаниями, в первую очередь потому, что с ними был не согласен Ленин, и как-то раз даже предложила ему смотреть на свое положение как на пребывание в тюрьме. Так что не стоит удивляться, отчего так рассвирепел Сталин.
Молотов рассказывает об этом немножко иначе, но надо учитывать, что с тех пор прошло больше пятидесяти лет… «Сталин провел решение секретариата, чтобы не пускать к Ленину Зиновьева и Каменева, раз врачи запретили. Они пожаловались Крупской. Та возмутилась, сказала Сталину, а Сталин ей ответил: "ЦК решил и врачи считают, что нельзя посещать Ленина". — "Но Ленин сам хочет этого!" — "Если ЦК решит, то мы и вас можем не допустить". И продолжает: «Сталин был раздражен: "Что я должен перед ней на задних лапках ходить? Спать с Лениным еще не значит разбираться в ленинизме!" Мне Сталин сказал примерно так: "Что же, из-за того, что она пользуется тем же нужником, что и Ленин, я должен так же ее ценить и признавать, как Ленина?".