Второе убийство Сталина - читать онлайн книгу. Автор: Елена Прудникова cтр.№ 32

Следующее письмо — совершенно потрясающий документ. В промежутке он получил посылку из Петербурга. Можно только догадываться, какие слова содержались в сопроводительном письме, сколько человеческого тепла было в них вложено, потому что обычно сдержанный и как бы извиняющийся за все свои просьбы Иосиф ответил на них таким взрывом эмоций, какого трудно было бы ожидать от этого человека. Итак, 12 ноября он пишет: «Милая, дорогая Татьяна Александровна, получил посылку. Но ведь я не просил у вас нового белья, я просил только своего старого, а Вы еще купили новое, израсходовались, между тем, жаль, денег у Вас очень мало. Я не знаю, как отплатить Вам, дорогая. Милая — милая». Из этого письма, если его правильно понимать, без психологических извращений по поводу угодливой природы тирана, видно только одно — насколько не хватало суровому Кобе простого человеческого участия и как открыто, всей душой он отзывался на любое доброе слово. Да, есть товарищи — но это профессиональные, если хотите, деловые отношения, а тепла-то и недоставало. Недаром позже один из родственников Аллилуевых, той семьи, у которой он нашел приют в Петербурге, скажет: «Они, мне кажется, его жалели…».

Несколько позже он обращается к Малиновскому с отчаянной мольбой: «Здравствуй, друг. Неловко как-то писать тебе, но приходится. Кажется, никогда не переживал такого ужасного положения. Деньги все вышли, начался какой-то подозрительный кашель в связи с усилившимися морозами (37 градусов холода), общее состояние болезненное, нет запасов ни хлеба, ни сахару, ни мяса, ни керосина (все деньги ушли на очередные расходы и на одеяние с обувью). А без запасов здесь все дорого: хлеб ржаной 4 коп. фунт, керосин 15 коп., мясо 18 коп., сахар 25 коп. Нужно молоко, нужны дрова, но… деньги, нет денег, друг. Я не знаю, как проведу зиму в таком состоянии… У меня нет богатых родственников или знакомых, мне положительно не к кому обратиться, и я обращаюсь к тебе, да не только к тебе — и к Петровскому, и к Бадаеву. Моя просьба состоит в том, что если у социал-демократической фракции до сих пор остается "Фонд репрессированных", пусть она, фракция, или лучше бюро фракции выдаст мне единственную помощь хотя бы рублей в 60. Передай мою просьбу Чхеидзе и скажи, что и его также прошу принять близко к сердцу мою просьбу, прошу его не только как земляка, но главным образом как председателя фракции. Если же нет больше такого фонда, то может быть, вы все сообща выдумаете что-нибудь подходящее. Понимаю, что вам всем, а тебе особенно — некогда, нет времени, но, черт меня подери, не к кому больше обращаться. А околеть здесь, не написав даже одного письма тебе — не хочется. Дело это надо устроить сегодня же, и деньги переслать по телеграфу. Потому что ждать дальше — значит голодать, а я и так истощен и болен…» [39] Обратите внимание на извиняющийся тон письма, автору которого явно неловко затруднять предельно занятых товарищей — а ведь это пишет, по сути, первый по положению в партии из большевиков России. Можно представить себе, каким ушатом возмущения окатил бы товарищей на его месте Троцкий!

В конце ноября в Монастырское, «столицу» Туруханского края, пришли наконец 100 рублей, выделенных ЦК для организации побега. Но присланы эти деньги были на имя Свердлова, и Джугашвили решил, что партия собирается устроить побег только ему одному. Позднее он писал: «Тов. Андрей получил их, но я думаю, что они принадлежат ему и только ему». Почему он так подумал, какие основании у него были полагать, что партии нужен только один из двоих российских членов ЦК? Казалось бы, у него не было оснований для подобной неуверенности в себе, и тем не менее… Впрочем, сын сапожника, самоучка, он должен был чувствовать себя среди интеллигентской верхушки партии чужаком. Косвенным подтверждением, что в то время он отнюдь не был своим для них, даже будучи членом ЦК, могут служить письма Ленина Зиновьеву и Карпинскому, датированные 1915 годом и содержащие совершенно неожиданное поручение: «Большая просьба: узнайте (от Степки или Михи и т. п.) фамилию "Кобы" (Иосиф Дж? Мы забыли). Очень важно!»

Так что, вероятно, основания для подобной щепетильности по отношению к Свердлову у него были.

В январе Иосиф действительно получил деньги, в общей сложности 135 рублей, но туруханский исправник Кибиров тут же лишил его казенного пособия, как имеющего «другие источники существования».

Запертый на далеком севере, он не упал духом и не начал пить, как рассказывают. У него оставалась еще учеба. Примерно в это время Джугашвили просит некоего Белинского во Франции, члена «Общества интеллектуальной помощи русским ссыльным», прислать ему франко-русский карманный словарь и несколько номеров какой-нибудь английской газеты. Он явно собрался посвятить время ссылки изучению иностранных языков. Кстати, тогда же он совершил единственный в своей жизни «экс» в личных целях: после утонувшего Дубровинского осталась небольшая библиотечка, которую ссыльные хотели обобществить, но Иосиф «экспроприировал» ее в свою пользу и забрал на новое место жительства. Возмущенный Филипп Захаров отправился к нему разбираться, но, по его словам, тот встретил его как царский генерал рядового солдата. Впрочем, Филипп, судя по приведенным воспоминаниям его жены, Сталина не любил и ехал к нему явно не с самым добрым чувством — так что скорее всего просто нарвался на адекватный ответ.

Некоторое время по прибытии Иосиф жил в станке Мироедиха, где было небольшое общество ссыльных, однако вскоре перебрался в деревушку Костино. Неподалеку (относительно!), в селе Селиваниха, отбывал ссылку Свердлов, к которому вскоре присоединился Филипп Голощекин. Затем Кибирову «сверху» пришло сообщение о том, что эти ссыльные готовят побег. Дело в том, что о планах ЦК был полностью информирован депутат Малиновский, который был провокатором и работал на охранку, и, естественно, там все знали о готовящемся побеге. Получив предупреждение, Кибиров перевел Джугашвили и Свердлова на 180 верст севернее, за Полярный круг, в станок Курейка, да еще приставил к ним двоих надзирателей.

В. Ярославцев: «Было, однако, и еще одно занятие, которому он предавался с удовольствием, — вечеринки да выпивки. Но тут Свердлов, с которым он жил в избе Тарасеевых, был ему не товарищ. Уже через некоторое время Яков Михайлович сбежал от него на другую квартиру, а через год добился перевода в село Монастырское, откуда и писал жене, что Джугашвили невыносим, жить с ним невозможно. Анфиса Степановна Тарасеева рассказывала Чебуркину:

— Жили они у нас с Яковом недружно. Иногда сильно ругались. Есиф даже в суп Якову плевал, и mom есть отказывался» [40] .

А. Микоян: «Сам Сталин спустя три десятка лет, посмеиваясь, рассказывал членам Политбюро, как они одно время вели общее хозяйство со Свердловым. Чтобы не дежурить по очереди на кухне, он специально делал обед несъедобным…» [41] .