Естественно, изучая вопрос, просто невозможно было пройти мимо мемуаров графа Армана де Коленкура, приближенного Наполеона. Тот приводит короткую, но выразительную сценку: разговор Александра I с послом Наполеона де Нарбонном о войне и мире, который завершился следующим образом: раскрыв перед французом карту России, русский царь указал на самые далекие окраины и сказал:
«— Если император Наполеон решится на войну и судьба не будет благосклонной к нашему справедливому делу, то ему придется идти до самого конца, чтобы добиваться мира».
В разговоре уже с самим Коленкуром Александр более детально раскрыл русскую стратегию ведения войны на своей территории:
«— Мы не пойдём на риск. За нас — необъятное пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию. Когда обладаешь этим, то, по словам императора Наполеона, несмотря на понесенные вами потери, никто не сможет диктовать вам свою волю… Я не обнажу шпагу первым, но я вложу ее в ножны не иначе, как последним. Пример испанцев доказывает, что именно недостаток упорства погубил все государства, с которыми воевал ваш повелитель… Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой. Француз храбр, но долгие лишения и плохой климат утомляют и обескураживают его. За нас будут воевать наш климат и наша зима».
Александр не открыл никаких потрясающих секретов — он всего лишь изложил французу обычный русский способ ведения войны, с опорой на главное оборонительное сооружение России — её самое.
До середины XX века Россия сама по себе являлась неприступной крепостью. Ее колоссальные пространства были непреодолимым препятствием для армии, идущей со скоростью лошадиного шага, осенняя распутица активизировала главные оборонные сооружения страны — чудовищные грунтовые дороги, а потом приходила зима и добивала все, что еще шевелилось на месте армии вторжения, как это было с Наполеоном. Или же просыпались, наконец, русские люди, осознавали, что пришли какие-то… … и вышибали их вон, как это было в 1612 году. Лейтмотив всегда был один и тот же: «Как бы мы ни жили, но вас сюда не звали!»
Нет, Гитлер мог полагать, будто бы русский народ воспримет немцев как освободителей от большевистского ига. Однако странно думать, что он способен был сделать серьезную ставку на предположение. В конце концов, в рейхе имелось полно репатриантов из СССР, из них выкачивали всю информацию, которой они хоть как-то располагали, и те наверняка рассказывали о характере народа, среди которого жили. В числе прочего поведав и о том, что русские, выбирая из двух зол, никогда не выберут чужаков и что предстоит война не только с армией, но и с народом.
По всей видимости, он это все же знал, потому что еще в самом начале войны отдал глубоко ошибочное решение о максимальной жесткости обращения с населением оккупированных территорий
[64]
— по-видимому, исходя опять же из европейского менталитета. Если бы он знал, что русские, когда им нечего терять, не впадают в ступор, а звереют…
Гитлер мог разгромить Красную Армию, но все равно это стало бы всего лишь передышкой, поскольку в мире нет силы, способной пройти всю Россию, от Украины до Камчатки. Завоевателю неизбежно придется устанавливать какую-то границу, а за этой границей тут же начнет собираться новая армия, недвусмысленно готовясь к реваншу. А уж если что и погубит эту страну, так никоим образом не недостаток упорства. Только очень упертый народ может растянуть свое государство на десять тысяч километров. И где бы Гитлер ни провел новую границу, за ней осталось бы достаточно России, чтобы вскоре дать ему бой — особенно если во главе этой России оставался бы Сталин. (И когда немцы подходили к Москве, советское правительство действительно переехало в другой город — Куйбышев, никоим образом не собираясь прекращать войну.)
Ещё раз вспомним характеристику, данную немецким производственником:
«Вы, русские, непредсказуемы и способны к неукладывающейся ни в какие рамки аккордной мобилизации. Безжалостны к себе (что говорить о врагах), угрюмы, патологически любите аккордную работу на пределе сип и надсадно упорны… Пепел Ивана стучит у вас в груди, вы никогда не смиритесь с гибелью своей страны…»
[65]
.
Мог ли Гитлер этого не знать?
…В плане «Барбаросса», в разделе «Общие задачи» записано:
«Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено».
Допустим. Если Гитлер судил о предстоящем противнике, исходя из предшествующего опыта, когда он одним рывком прошел не только Польшу, но и куда более сильную Францию — да, он мог рассчитывать на что-то подобное. Особенно если переоценить нашу организованность и полагать, что ко времени начала войны «основные силы русских сухопутных войск» окажутся именно там, где они должны быть согласно оперативным планам, а не на железнодорожной станции в Урюпинске в ожидании эшелона или вообще черт знает где…
[66]
И если он не слышал о знаменитом высказывании Фридриха Великого, что русского солдата нужно два раза застрелить, а потом еще толкнуть, чтобы он, наконец, упал. Можно было считать это лирикой, и считали — до тех пор, пока не столкнулись с этим солдатом в реальности, и оказалось, что на самом деле «запад есть запад, восток есть восток», и сравнивать их не стоит…