Что же и кто же был Михаил Христофорович Рейтерн?
Назначенный министром финансов после Княжевича в 1862 году, в сорок два года, он пробыл на этом посту шестнадцать лет, обеспечивая позднее финансовую подготовку Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Расположенные к нему биографы утверждают, что он настойчиво-де предостерегал императора Александра от ее развязывания и «твердо решил уйти в отставку после окончания кампании»…
И ушел… Хотя если он заранее предвидел крах экономики (особого ума тут, правда, не требовалось), то было бы честнее и логичнее уйти «до…», а не «после…».
Рейтерн был дружен с такой одиозной в истории русской экономики фигурой, как «барон» Александр Штиглиц, и в знак «благодарности» Штиглиц «по чрезвычайно дешевой цене» продал родной сестре Рейтерна — баронессе Юлии Нолькен имение в Курляндской губернии. Там в 1890 году экс-министра и похоронили.
Началу карьеры Рейтерна, закончившего Царскосельский лицей, способствовал поэт Василий Андреевич Жуковский, женатый на двоюродной сестре будущего министра. А вот кто способствовал ее продолжению — сказать непросто…
В 1854 году он поступил на службу в морское ведомство и стал сотрудником «реформатора» Константина — «константиновским орлом», поэтому считается, что Михаил Христофорович был великокняжеским выдвиженцем. Но — вот такая «мелочь»…
После лицея Рейтерн вначале три года служил по будущему вроде бы «профилю» — в Министерстве финансов. А потом на семь лет ушел в Министерство юстиции.
С 1855 же по 1858 год он за границей изучает «финансовый» строй крупнейших европейских стран (читай: Англии и Франции) и… И — Соединенных Штатов!
Вернувшись после этой долгой зарубежной стажировки в Россию, Рейтерн оказался почему-то не в «орлином гнезде», а в Комитете железных дорог, который был почти безраздельной вотчиной финансового агента царя — барона Ротшильда…
И как раз с Ротшильдами лондонскими и парижскими Рейтерн, только-только ставший министром финансов, вступил в переговоры о новых займах, на что те сразу же «откликнулись», предлагая для начала 15 миллионов фунтов стерлингов. Это был седьмой 5 %-ный заем на такую сумму!
К тому времени Российская империя стараниями «геополитиков» Николая Первого и его сынов Александра и Константина была уже в государственных долгах, как императорская фрейлина на балу— в шелках. Если к 1 января 1853 года, до Крымской войны, государственный долг составлял и так уже немалую сумму в 732 миллиона рублей, то к 1 января 1862 года он вырос до 2493 миллионов рублей.
Без малого два с половиной миллиарда золотых тогдашних рублей!
А к этим сухим цифрам я сейчас приведу занятную иллюстрацию из времен сразу же за продажей Русской Америки— из 1870 года. Рейтерну до его отставки было тогда еще восемь лет…
Бессменный держатель всех русских железнодорожных займов Лайонел Ротшильд устраивал нам в тот год очередной из них. И 19 февраля 1870 года Карл Маркс в письме издателю журнала «Diplomatic Review» Колетту писал, что барон так ловко разместил облигации русского займа, что «было просто детской игрой в кратчайший срок взвинтить их цены на 4 % выше номинала».
Еще бы было не так! Огромная потребность России в современных коммуникациях, огромная их нехватка, огромные, неевропейские расстояния и железная уверенность в том, что русский царь в конечном счете оплатит любые займы потом и кровью русского мужика…
Так что такие-то облигации — да не распродать в мгновение ока! И вот такими «детскими играми» занимались заграничные «русские» финансовые агенты.
А долг империи этим «агентам» тянул уже более чем на два миллиарда!
Да, тут не до геополитических перспектив текущего и грядущего веков…
Рейтерн, к слову, был еще и инициатором продажи частным лицам казенных горных заводов и золотых приисков — естественно, «убыточных»…
ИТАК, новый тур начал Рейтерн своей запиской Горчакову от 2 декабря…
Но остальные тоже, впрочем, не задержались. После очередного разговора со Стеклем извещает Горчакова о своем мнении и Константин — 7 декабря через Краббе.
Стиль, тон, аргументация — все схоже с запиской Рейтерна вплоть до ссылок на «будущность При-Амурского края».
Это напоминало лавину — строго засекреченную, впрочем. Но события, хотя и скрытые от ненужных свидетелей, нарастали действительно лавинообразно: 12 (24) декабря 1866 года Горчаков направляет письмо уже царю.
И там пишет: «Я не могу взять на себя ответственность сделать единоличное заключение о политической стороне вопроса и хотел бы иметь возможность обсудить его в присутствии в. в-ва. Быть может, Вы соблаговолите разрешить, чтобы вопрос был обсужден под Вашим высоким председательством в узком комитете ввиду необходимости соблюдения непременной секретности, который будет состоять только из вел. кн. Константина, г-на Рейтерна и меня. Г-н Стекль мог бы быть приглашен ввиду своего знания местных условий (уже накануне заседания Горчаков предложил пригласить еще и вице-адмирала Краббе. — С.К.)»…
Александр «соблаговолил»… Причем соблаговолил немедля — недели не прошло, и 16 (28) декабря 1866 года в парадном кабинете Горчакова в здании МИДа на Дворцовой площади в час пополудни началось особое совещание.
Состав: Александр, Константин, Горчаков, Рейтерн, Краббе и Стекль.
Причем они обошлись даже без секретаря. Да и чего там — протоколы, надо полагать, были написаны заранее.
Замечу, что в истории с подготовкой совещания Горчаков выглядит так неприглядно, что лицейского друга Пушкина можно, увы, заподозрить в прямом участии в сговоре. И заявлять так позволяет мне следующая деталь. Формально состав участников предлагал именно Горчаков. И он не то что мог, но обязан был предложить еще и кандидатуру хотя бы Врангеля. Хотя бы — предложить!
А вот же — не предложил…
Да. Фердинанд Петрович был директором РАК, но прежде всего он был верноподданным государственным деятелем и морским офицером в придачу. Что такое государственные тайны, он знал не понаслышке — он ими был набит «от кильсона до клотика». И язык за зубами держать умел.
И уж он-то, в отличие от прощелыги Стекля, «местные условия» и положение РАК знал до мельчайших подробностей. Причем в столице он в то время был. Как раз 16 декабря по запросу Рейтерна представил тому сводку данных по РАК.
Но адмирала никто на Дворцовую площадь не приглашал.
А император, «величайшим доверием и уважением» которого пользовался Врангель, по простодушному мнению Марка Твена, тоже почему-то не вспомнил о главном — как по своему положению, так и по компетентности — эксперте в части Русской Америки. Хотя память у Александра была наследственно романовская, то есть великолепная.
Я уже сказал, что совещание проходило без секретаря потому, что протоколы, похоже, были написаны заранее.
Да, основания говорить так у меня есть…