Как проср.ли СССР - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кремлев cтр.№ 13

Звонить кому-то было рановато, и я просто шагал по Москве наедине со своими мыслями и чувствами. Пока что было ясно одно: хотя бы на время верх одержали те нездоровые силы, которые последние годы «раскачивали лодку» и вели страну к развалу. Но в то, что это надолго, не верилось.

Верилось в иное: уж теперь-то все здоровые силы страны должны понять, что надо делать! Пора использовать все немалые силы Державы для того, чтобы опрокинуть зловещие антидержавные силы. Ведь должны же выступить – уж хотя бы сейчас – в поддержку СССР высший генералитет, Академия наук СССР, руководители отраслей экономики, директора ведущих государственных предприятий, их коллективы, ведущие мастера культуры… Уж теперь-то карты открыты!

Так думалось, так хотелось думать, но что-то зловещее накрывало солнечный московский день всё прочнее, и, хотя сердце верило в лучшее, разум уже догадывался – сегодня начался отсчёт иного времени – не исторического, а антиисторического.

И все мои дальнейшие перемещения в тот день всё более убеждали, увы, в последнем.

Впрочем, продолжу…

День 22 августа разворачивался во всей его пестроте, и я шагал или ехал от одного пункта к другому, но готовности действовать и противодействовать не находил нигде.

Я побывал в тот день в нескольких местах и говорил с разными людьми, в частности в некоторых московских редакциях. Как уже было сказано, я тогда начинал «обрастать» рядом знакомств, как раз в августовском номере журнала МИДа СССР «Международная жизнь» была опубликована моя статья «Жар-птица Сергея Дягилева». Вот уж, что называется, яичко оказалось дорого, да только не к Христову дню, а к чёртовому.

Побывал я и в редакции «Литературной газеты»… В особняке, уютно расположившемся в Костянском переулке, один из моих «литературно-газетных» знакомцев – тогда очень известный журналист, имени которого по ряду причин упоминать не буду – встретил меня в состоянии такой эйфории, что я оторопел. Потом улыбка сменилась лёгкой гримасой, и знакомец признался, что побаливает голова, поскольку Бурлацкий (тогдашний главный редактор) выставил-де за счёт редакции ящик коньяка, и все угомонились только под утро. Впрочем, зайдя к другому знакомцу, я особой радости у него по поводу происходящего не обнаружил, зато от него я впервые услышал слово «ельциноиды», позднее ставшее общеупотребительным.

Третий знакомец был радостен и с порога сообщил мне: «Вы знаете, говорят, на Лубянке Железного Феликса валяют!»

Мне стало противно. Сухо распрощавшись, я покинул «литературный» особняк и зашагал к метро ещё «Кировская» (будущие «Чистые пруды»). Выйдя через пять минут на станции – пока что – «Дзержинская», я с трудом удержал чисто физический позыв к рвоте.

Площадь Дзержинского (бывшая и будущая Лубянская) была окружена молчаливой толпой, теснящейся у переносного ограждения, выставленного кем-то по всему периметру площади. А в центре площади, архитектурной доминантой которой десятилетиями была подтянутая фигура первого рыцаря революции в длинной серой шинели, у пустого постамента, щедро залитого вёдрами красной краски, бесновалась (другое слово тут не подходило) банда молодчиков.

Милиции видно не было, но между безмолвной толпой и орущей бандой, размахивавшей «триколорами», лежало огромное пустое кольцо. И никто из толпы не пересекал его, чтобы присоединиться к «триумфаторам».

Только сейчас, вспоминая те дни, мне пришло на ум, что эта ярко запечатлевшаяся в моей памяти картина была символической для всего августа 91-го года, для всей необъятной тогда страны.

В центре событий правила дозволенный и санкционированный шабаш кучка провокаторов и спровоцированных хулиганствующих «интеллигентных» придурков, а народная масса, проданная «элитой» и обманутая «мыслителями», безмолвствовала. При этом между кучкой получивших права негодяев и будущей бесправной народной массой уже 22 августа 1991 года пролегла непереходимая полоса отчуждения.

Народ же безмолвствовал потому, что его в течение последних пяти лет отучали любить Советскую власть. Отучали сами органы этой власти во главе с горбачёвским ЦК КПСС.

Да, насыщенным выдался день 22 августа 1991 года. Радостных лиц на улицах было мало, но в целом Москва – за исключением центров возбуждаемого ельцинскими путчистами искусственного ажиотажа – выглядела спокойной. Люди просто не понимали, что уже скоро их жизнь начнут ломать всерьёз.

В тот день, идя по старому Арбату, я мимолётом услышал обрывок разговора двух раскованного вида юных торговцев матрёшками, раскрашенными «под Ленина», «под Сталина», «под Горбачёва», «под Ельцина» и т. д.

– Похоже, пронесло, – громко заявлял один.

– Ага, – соглашался второй. – А я думал, Арбат прикроют…

Что ж, они не ошиблись. Арбат не «прикрыли», он как раз расцвёл и процветает.

Прикрыли Державу.

И теперь на Старом Арбате торгуют её наградами, формой её воинов, гермошлемами от высотных компенсационных костюмов, а то и самими костюмами бывших защитников её воздушных рубежей.

Тогда же, 22 августа, я оказался и на Новом Арбате – на проспекте тогда ещё Калинина. Мимо стройных зданий-«книг» текла и текла многоликая толпа-«змея», в голове которой шёл сам Ельцин с компанией. Там же, впереди, везли три гроба с «погибшими за свободу», которым издевательски присвоили – посмертно – звания Героев Советского Союза. (Уже много позднее пошли глухие отголоски разговоров о том, что окуренных наркотиками «героев», похоже, просто подбросили под БТРы – для придания спектаклю соответствующего кровавого колорита.)

Я стоял на тротуаре, а мимо меня текли и текли – в будний-то день – десятки, если не сотни тысяч «демонстрантов». Сбоку их сопровождали тени в штатском с рациями. Одна из них – женского рода – выглядела как только что приехавшая из Тель-Авива.

Над текущей толпой колыхались воздушные шары, власовские «триколоры» и транспаранты. Запомнился один – белыми буквами по голубому полю: «Студенты МАИ – за свободу!» Мне, окончившему ХАИ – Харьковский авиационный институт – это было особенно неприятно.

Уже ближе к вечеру я добрался до ещё одного своего московского знакомого – весьма крупного дипломата. Он сидел в кабинете один, вид имел нерадостный.

Когда мы устроились в креслах, он прямо спросил:

– Как вы оцениваете происходящее?

У меня уже сложилось вполне однозначное мнение на сей счёт, однако я замялся. Ответить-то я собирался как думал, но при этом мелькнула мысль: «Вот сейчас скажу, а в ответ услышу, что коль так, то наши пути, мил друг, отныне расходятся». А терять это знакомство не хотелось с любой точки зрения.

Мой собеседник был человеком опытным, много работал в наших посольствах по всему миру, имел ранг советника 1-го класса, и поняв мои колебания, предложил:

– Давайте вначале скажу я, а вы согласитесь или не согласитесь.