По повестке и по призыву. Некадровые солдаты Великой Отечественной - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мухин cтр.№ 63

Было 1 июня, мы теперь потихоньку отступали, уже лето, поля зеленеют, а одно поле — большое и желтое — зацвело сурепкой; справа и сзади нас село Ямы. Пушки наши стоят на боевой позиции, а снарядов остался один комплект, подвоза нет. К желтому полю подходят колоннами машины, с них высаживаются немецкие солдаты и цепь за цепью идут на нас. Желтое поле стало серым, батарея открыла огонь, и не один десяток фрицев был уничтожен, а были бы снаряды, мы хорошо удобрили бы это поле.

Позже, подходя к Осколу, на одном из разъездов железной дороги увидели, что в лесочке штабелями лежали снаряды, в том числе и к нашим пушкам, а почему их у нас не было? На путях стоял длинный состав, запомнились платформы, а на них «сигары» — то ли торпеды, то ли авиабомбы. Место опасное, я погнал свою лошадку и объехал состав метров за 500, и сразу же налетели немецкие самолеты, сбросили бомбы и прогремел страшный взрыв. От эшелона отделилось огненное облако, думал, что и бомбардировщик в нем сгорит.

Однажды, уже без снарядов, остановились в какой-то курской деревне, один солдат был курянин из соседней деревни, уговорили лейтенанта съездить с ним к его родителям повидаться. Сели на лошадей и поехали, утром приехал один лейтенант. Курянина больше не видели.

Хоть и без снарядов, но каждый день окапываем пушки, роем окопы, обустраиваем НП. Я сидел на стогометателе около прошлогодней скирды соломы и наблюдал за немцем, вижу — танки и пехота движутся на нас, докладываю командиру, и тот дает команду телефонисту: «Батарея, сниматься с огневой позиции», — а мы сматываем провод, катушек не хватает, и мотаем, кто во что горазд (я мотал на руку). Сел на лошадь и еду к батарее. Когда подъехал, упряжки с пушками выезжали навстречу, так как мостик через единственную переправу разбомбили самолеты и на батарее решили вброд по болоту переправляться на тот, высокий, берег. Все пушки застряли, повынимали замки, обрезали постромки, и кто как смог перебирались на другой берег. Провод мой распустился с руки, я его выбросил в болото, мои обмотки размотались, лошадь наступила и сама уже по брюхо в жиже болотной, я обрезал обмотки, лошадь вел в поводу — еле вылезли на сухое. Надо же было такому случиться — перед этим сдал старшине прохудившиеся сапоги, он взамен дал на время починки ботинки. До этого и после больше ботинок с обмотками у меня не было. По штату в каждой батарее был ветфельдшер, у нас — мой земляк с Черниговщины. В один год мы кончили техникум: я — механизации, он — ветеринарный. Так вот, он ехал на лошади, лошадь под ним убило, он сам низенький, видит (после рассказывал) — идут по ржи немцы и строчат из автоматов. Он бежал впереди них, глядь — немецкий танк догоняет, он цепляется сзади и залезает на двигатель, а сам оглядывается на автоматчиков. При подъезде к селу танк остановился и начал стрелять. «Я, — говорит, — обернулся, а из люка торчит фриц, а танк бьет по нашим. Спрыгнул в рожь, полуползком выбрался и благополучно догнал вас». Погиб бедняга в Каратаях на переправе через Дон.

Когда мы остались без пушек, то оказались и не артиллеристами, и не кавалерией, хотя почти каждый был на лошади, и не отступали уже, а драпали во всю прыть. Сначала кучкой по подразделениям, командование ставило указатели, какая часть куда идет, то было терялся свой полк или дивизион, а то доходило до того, что и дивизии своей не находили. Питались все подножным кормом: то повезет — жаришь и живешь, то совсем ничего нет. Так было со мной в Осколе (забыл, старом или новом). В центре города смотрю, народ идет, груженный крупой, сахаром, маслом (вещевой «рынок» меня не интересовал, задача — добыть пропитание). В одном дворе какого-то магазина или склада толпа окружила деревянную бочку и разбирает масло. У меня было два котелка, один круглый, большой, другой овальный с крышкой-сковородкой. Я слез с лошади, взял круглый котелок и зачерпнул прямо из бочки масла, благо была жара, и оно легко бралось. Уселся на лошадь, радость-то какая — масла море, а хлеба ни крошки. Выехал на улицу, смотрю — и гражданские, и военные на больших скоростях движутся: гражданские по домам, а военные вдоль улицы. А паника вызвана налетом большого количества немецких самолетов.

По опыту знаю, бомбить будут, где больше народа, и я увидел улицу вправо от магистрали, туда никто не бежал, а я свернул и поехал по ней. Вскоре кончаются дома, улица превращается в греблю, [5] по обе стороны растут густые деревья. И я поехал, куда выведет. Смотрю, впереди греблю закрыл самолет-истребитель (как мне показалось). Куда его тащили, как он оказался на гребле? Но для меня это было некстати — мой конек заартачился и дальше не идет. Слез с него, взял под уздцы, и со мной он пошел по склону насыпи. Сел, дальше еду, гребля заканчивается, слева попыхивает паровоз, оказывается, выехал я к какой-то станции и именно туда хлынули немецкие самолеты. Бомбы рвались огромные, и было их много, при взрывах вспыхивал красно-фиолетовый огонь. Я лошадку прутиком — давай быстрей, а то вдруг летчик-растяпа попадет не в вокзал, а ударит по мне. Но лошадка моя и раньше никогда не бегала, а теперь тем более. Проехав немного, вижу, стоит полуторка, на ней спаренный зенитный пулемет и никого нет, а вокруг пулемета лежат буханки хлеба. Пару буханок кладу в вещмешок и дальше, вижу, в кювете в кустах прячутся зенитчики, я их отругал и поехал. Выехал в поле, а военных, гражданских, пеших и с повозками, со стадами скота — очень много! Спрашиваю, куда идем-то? За Дон — отвечают. Одни говорят, хороша переправа у Ка-ратаяка, другие — в Лисках. Я двинул на Каратаяк — куда и большинство.

Своих не то что с батареи, из полка и дивизии никого не встретил.

Повечерело, выбрал себе ночлег, чтобы и лошадь попаслась, развел костер, нажарил с маслом гренок и наелся до отвала. Вместо подушки у меня было седло, лошадка тем и хороша была, что от меня далеко не уйдет. Видать, я малость проспал, смотрю — никого нет, все куда-то уехали. Еду, долго еду по степной дороге один, где-то среди дня попадается мне группа пеших военных, спрашиваю: «Куда идете?» — «На переправу в Лиски». — «А в Каратаяк?» — «Мы оттуда, там немцы из людей сделали месиво, переправу разбомбили, кто вплавь, кто ко дну, мы обратно».

Присоединился к ним и я. Сколько мы добирались до Лисок, не помню, но чем дальше, тем больше военных и гражданских, техники. Что делалось на переправе, пересказать трудно, это надо видеть. Еще на подступах к ней задние напирают на передних, командиры собирают свои части, отстраняют гражданских, ругань, драки, все хотят за Дон. Я, как отдельная часть, со своей лошадкой переправился успешно: только отбили атаку самолетов, навели переправу — и я тут как тут. Переправа сборная, самолеты налетели — плоты разобрали, улетели — соединили и переправляйся.

За Доном как-то стало легче, и я принялся искать своих и вскоре нашел. Наш полк отводили куда-то вглубь, на переформирование. На наше счастье, начфин содрал с древка полковое знамя, положил в портфель и нас нашел, а какой-то другой артполк потерял знамя, хотя матчасть всю вывел за Дон. Их расформировали, начальство в штрафную, номера их полка не стало, взяли пушку безномерного полка, а наш полк как был 80-й, таким и остался, только пушки уже не горно-вьючные, а полевые «ЗИС-3», такие же 76-мм, но более мощные, не такие прыгучие при стрельбе, как наши. И дальность стрельбы намного большая, и возили их не лошадьми, а машинами. Ко всем этим переменам нам было отведено место и немного времени для освоения.