Освенцим. Нацисты и "окончательное решение еврейского вопроса" - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Рис cтр.№ 35

Затем женщин из Словакии отвели в Освенцим І, главный лагерь. «Мы увидели высокие бараки и ворота, – говорит Сильвия Весела. – На воротах было написано: Arbeit macht frei – “Труд делает свободным”. Поэтому мы решили, что нас привезли сюда работать». В главном лагере было освобождено и подготовлено несколько блоков для женщин, им приказали снять одежду и на нее сложить все еще не сданные ценности. «Несмотря на то, что немцы так нас ненавидели, они без колебаний брали нашу одежду, туфли и украшения. Объясните мне это! – недоумевала Сильвия. – Меня всегда мучил этот вопрос: почему же они тогда не чувствовали отвращения к нашим вещам?!»

Женщины сидели голые, с бритыми головами, и тут в комнату вошел эсэсовский офицер и приказал пятерым из них идти в кабинет доктора. «Он хотел осмотреть еврейских женщин, – говорит Сильвия, – и убедиться, действительно ли они девственницы. Еще он хотел узнать, чистые ли еврейские женщины. Осмотр удивил их, но в неприятном для них смысле. Они не могли поверить, что мы были такие чистые. Мало того, более 90 процентов из нас были девственницами. Ведь мы были религиозны. И ни одна незамужняя девушка просто не позволила бы мужчине притронуться к себе до свадьбы. Но во время осмотра доктора дефлорировали всех с помощью пальцев. Это сделали, чтобы еще раз унизить. Моя подруга из религиозной семьи сказала: “Я хотела сохранить свою невинность для будущего мужа, а потеряла ее таким образом!”»

Какими бы ужасными ни были впечатления Отто Прессбургера и Сильвии Веселы от первых часов пребывания в лагере, они не подозревали, что дальше им предстоит увидеть то, что представляло квинтэссенцию порядков в Освенциме. Самая позорная процедура, связанная с Освенцимом, начиналась только сейчас – первоначальный отбор. Это было второе из двух важных изменений в лагере, произошедшее в результате прибытия словацких евреев. Периодически сортировку некоторых приходящих эшелонов проводили и раньше, еще в конце апреля, но систематического отбора как такового не существовало до 4 июля 1942 года, когда прибыл первый транспорт из Словакии. Эсэсовцы сразу разделили прибывших на тех, кто способен к работе и будет принят в лагерь, и тех, кто непригоден к работе и кого сразу убьют в газовых камерах. Только теперь, спустя два года после того как в лагерь поступили первые заключенные, начальство Освенцима начало процесс сортировки новых заключенных, ставший приметой беспредельности бесчеловечного террора, творившегося в этом месте.

Ева Вотавова прибыла в одном из первых эшелонов, подлежащих сортировке, вместе с отцом и матерью. Эта партия депортированных из Словакии была смешанной и состояла из стариков, детей и таких, как Ева, молодых и здоровых: «Мы прибыли на станцию, нас построили рядами по пять человек. И тут началась мучительная сцена. Молодых отделяли от стариков и детей. Отца отогнали от нас с матерью. С того момента я больше ничего о нем не слышала. Таким я и увидела его в последний раз: перепуганным, несчастным, отчаявшимся».

К этому времени, через несколько недель после переделки «Красного домика» в место для убийств, был перестроен и другой дом в нескольких сотнях метров от него, известный как «Белый домик» или Бункер-2, с пропускной способностью в 1200 человек. Внутри Бункера-2 четыре узкие комнаты были переоборудованы в газовые камеры. Это позволило сделать вентиляцию лучше, чем в Бункере-1 («Красном домике»), а значит, быстрее проветривать помещение от газа после казни. Вот еще один пример постоянных небольших инициатив, исходивших от руководителей Освенцима в попытках «усовершенствовать» процесс убийства. Отто Прессбургер видел, как новоприбывшие из Словакии, отобранные умереть, ожидали казни возле этого дома: «Они сидели на земле. Кажется, ели то, что успели захватить из дома. Вокруг стояли эсэсовцы с собаками. Конечно, несчастные не знали, что с ними случится. А мы не хотели говорить им. Им было бы еще хуже. Мы думали: те, кто привел их сюда, – не люди, а какие-то дикие звери из джунглей». По словам Отто Пресcбургера, в тот период газовые казни проводились по ночам: «Они никогда не делали этого днем: [поскольку] возможно, люди кричали или пытались выбраться оттуда. На следующее утро мы видели только тела, сваленные в кучу, рядом с ямами».

Прессбургера заставили работать в зондер-команде, которая занималась захоронением тел после умерщвления газом в обоих домиках. «Убить людей газом очень просто. Достаточно запечатать окна и двери, чтобы газ не выходил из помещения. Двери закрывали, и через пару минут все были мертвы. Они [эсэсовцы] бросали их [тела] в ямы. Там я и работал. Мы хоронили их на следующее утро. Клали немного порошковой извести и присыпали трупы землей. Совсем немного, еле прикрывая тела так, чтобы их не было видно». Это был неподходящий метод избавляться от трупов: когда наступило жаркое лето, трупы, брошенные в ямы, начали разлагаться. Работа Прессбургера, от которой и так мучили кошмары, стала еще хуже: «Мертвые тела шевелились, как живые. Разлагаясь, они распухали, и вылезали на поверхность из плохо засыпанных ям. Кровь и нечистоты были повсюду, и нам приходилось вытаскивать их голыми руками. Это больше уже не было похоже на трупы. Это была гниющая масса. Нам приходилось копаться в этой массе, и иногда мы вытаскивали голову, иногда руку или ногу. Вонь была невыносимой. У меня не было выбора, я должен был выполнять эту работу, если хотел жить. Иначе меня бы прикончили. Я хотел жить. Но я спрашивал себя, а стоит ли такая жизнь того, чтобы за нее держаться?». Когда тела выкопали, эсэсовцы приказали заключенным бросить их в огромные ямы, в которых развели огонь. Таким образом, руководство Освенцима наскоро устроило временный крематорий, ожидая завершения строительства рядом обычного. «С помощью дров и бензина мы развели большой костер, – говорит Отто Прессбургер. – Швыряли их [тела] прямо в огонь. Мы работали всегда по двое: один держал тело за ноги, другой за руки, и бросали их в костер. Вонь была ужасная. Нам никогда не давали за это больше еды, чем положено. Эсэсовцы непрерывно пили водку или коньяк, или что-то вроде того из бутылок. Они тоже не могли этого вынести».

Прессбургер через силу продолжал выполнять эту отвратительную работу – выкапывать и сжигать трупы. Кроме того, его постигло личное горе – смерть отца. Заключенных терзали голод и жажда, и однажды его отец напился из лужи. Результат – инфекция и смерть. «Доктор, лечивший меня еще в детстве, тоже был в Освенциме, – говорит Прессбургер. – Он предупреждал меня: никогда не пить этой воды [из луж]. Иначе умрешь в течение 24 часов. У тех, кто пил такую воду, распухали ноги, на них появлялись сочащиеся раны». Но его отец не смог сдержаться, пил такую воду – и вскоре умер. После первоначального шока и боли утраты Прессбургер понял, что сможет выжить, только если заблокирует в памяти все, что с ним творится, даже смерть своего отца. «Чем дольше я хотел прожить, – говорит он, – тем скорее должен был все забыть».

Выработать железный самоконтроль, страдая от голода и жажды, Прессбургеру неожиданно помогли воспоминания детства: «Когда я был маленьким, родители давали мне денег, чтобы я по дороге в школу покупал себе бутерброд. Но я никогда этого не делал. Вместо него я покупал лакричную конфету. Поэтому весь день я ничего не ел, кроме этой конфетки, пока не возвращался в обед домой». Это означало, что в Биркенау, где люди вокруг него «сходили с ума от голода», ему тоже удастся справиться с чувством голода: «Я ведь и раньше много не ел. Даже сейчас я ем очень немного».