Острая стратегическая недостаточность. Страна на перепутье - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Вассерман, Нурали Латыпов cтр.№ 31

На всех дальнейших этапах его проектирования и модернизации Джугашвили тоже следил за ним, зачастую даже ограничивая конструкторское стремление к совершенству ради наращивания производства: большое число приемлемой техники куда полезнее фронту, нежели немногочисленные идеальные образцы. На этом, кстати, пострадали немцы. Их Т-5 «Пантера» несомненно лучше Т-4, но вдвое тяжелее и сложнее в производстве, а по боевой эффективности пара Т-4 намного перекрывает один Т-5. Поэтому переход к Т-5 существенно подорвал боевую мощь немецких танковых войск вследствие резкого падения производства. СССР не допустил такого провала в производстве: Т-34 совершенствовали ровно настолько, насколько требовалось по текущим военным условиям, и его производство непрерывно наращивали.

Понятно, решение принято не только на основании доклада Ветрова. Более того, Джугашвили скорее всего вызвал на совещание его, а не командира полка, именно потому, что нуждался во мнении техника, а не строевика. То есть уже располагал какими-то сведениями. Но воспользовался возможностью и проверить эти сведения, и обсудить их со всеми заинтересованными лицами.

Вообще статью Чунихина нужно прочесть полностью. В ней описано множество управленческих приёмов Джугашвили, полезных и любому нынешнему руководителю – если, конечно, он окажется достаточно умён, чтобы пользоваться ими вовремя и к месту.

В своё время нам попала в руки книга военного инженера Загордана «Элементарная теория вертолёта», изданная ещё в 1950-х. Автор с глубоким знанием предмета своего исследования писал: «Большой вклад в дело создания первого в мире вертолёта внёс ученик профессора Жуковского Борис Николаевич Юрьев. Он сконструировал в тысяча девятьсот девятом году двухвинтовой вертолёт, для которого разработал «автомат перекоса», разрешив тем самым проблему управления вертолётом. Автомат перекоса в настоящее время является неотъемлемой частью любого вертолёта. Юрьевым разработан также и в тысяча девятьсот двенадцатом году построен одновинтовой вертолёт». Кстати, скоро вековой юбилей.

Этот геликоптер Юрьева даже получил медаль на международной выставке. Изобретатель после Октябрьской революции остался на Родине и продолжил разработки совместно с Алексеем Михайловичем Черёмухиным. Черёмухин, как и Юрьев, ученик профессора Жуковского, на его же курсах ещё в годы Первой Мировой познакомился с Андреем Николаевичем Туполевым. Все они затем помогали Жуковскому в становлении Центрального аэродинамического института, открытого, кстати, по решению Ульянова.

Собственно работы по воздушным – в частности, вертолётным – винтам занимают особое место в трудах самого Николая Егоровича Жуковского. Эти материалы и послужили базой для дальнейшего развития советскими учёными теории несущего винта вертолёта.

По воспоминаниям Туполева после успешного строительства самой большой в мире аэродинамической трубы именно Черёмухину «поручается руководство работами ЦАГИ по винтовым аппаратам (геликоптерам и автожирам)… В результате ряда опытно-исследовательских работ под непосредственным техническим руководством Черёмухина был создан первый советский геликоптер».

Черёмухин не только проектирует и строит геликоптер, но и испытывает этот совершенно неизвестный аппарат в полёте, причём во время испытаний побит ряд мировых рекордов. В ходе дальнейших полётов Черёмухин 14-го августа 1932-го года на вертолёте 1-ЭА достиг высоты шестьсот пять метров. Результат Черёмухина намного выше официально зарегистрированного мирового рекорда высоты полёта французского вертолёта Бреге-Доран (сто восемьдесят метров), установленного спустя четыре года. Нельзя не подчеркнуть: и первый американский вертолёт Сикорского поднялся в воздух только в сороковом году.

Александр Пономарёв в книге «Советские авиационные конструкторы» уточняет: до Черёмухина мировой рекорд высоты для вертолёта составлял всего восемнадцать метров. Полёт Черёмухина продолжался двенадцать минут, аппарат вёл себя неустойчиво, а лётчик чудом не погиб, но спас машину благодаря самообладанию. В этом полёте мировой рекорд высоты для вертолётов был превышен в тридцать три с половиной раза.

Испытания запечатлены на плёнку и показаны Джугашвили. Тот молча прохаживался с неизменной трубкой минут пятнадцать, а потом изрёк: «Мы не должны это развивать, поскольку и экономически и технически сейчас этого не осилим. Но в случае утечки технологии, если что выйдет наружу, наши противники подхватят разработку и раньше нас сделают это».

Антисталинисты непременно завопят: талантливого изобретателя зажали (он в самом деле сидел потом некоторое время в той же шарашке, что и Туполев с Чижевским), а изобретение положили под сукно, то есть засекретили. Но мы теперь понимаем дальновидность решения. Руководитель страны профессионально подошёл к вопросу (как и вообще к проблемам государственного строительства), поскольку понимал, какими ресурсами располагает Советский Союз, потянет страна или нет, есть или нет опасность усиления потенциального противника. Поэтому не стоит сожалеть, что в своё время не удалось опубликовать и обнародовать данные рекорда.

После войны Джугашвили выделил на вертолётостроение огромные средства, а Черёмухин стал лауреатом двух сталинских премий [54] . В одном только 1946-м году председатель совета министров Джугашвили подписал более полусотни важнейших документов, определивших на годы вперёд развитие отечественной техники. Причём не только авиационной. Огромные ресурсы были брошены также и на ядерный проект, и на ракетостроение. Огненный щит, созданный тогда, прикрывает нас и по сей день. Но им занялись только тогда, когда наша наука и техника уже могла решить столь сложные задачи.

Конечно, договор о ненападении вовсе не гарантировал безопасность страны на многие годы вперёд – иначе не понадобилась бы сама предвоенная гонка конструкторов и производителей оружия. Но всё же почти два года отсрочки он нам дал. И мы воспользовались ими сполна.

Правда, СССР в целом и Джугашвили в частности всё же излишне надеялся на договор. От немцев ожидали по меньшей мере каких-то дипломатических шагов: раз договор с Польшей они расторгли за полгода – значит, и для нас будет какое-то раннее предупреждение. Здесь советского руководителя подвело линейное мышление в первую очередь потому, что Джугашвили вообще относился к договорам очень серьёзно. Например, когда после Второй Мировой англичане поддержали греческих коллаборационистов и открытой вооружённой силой задавили греческих коммунистов, СССР не только не вмешался сам, но и не позволил соседней Югославии оказать помощь. Хотя и было изрядное искушение вмешаться на стороне идейно близких, исторически прогрессивных и политически верно действующих. Но искусство стратегии в немалой степени включает способность не поддаваться соблазнам. Если бы в 1979-м высшее советское руководство отказалось от соблазна ответить на призыв тогдашних афганских правителей о помощи – вся мировая история пошла бы по иному (и во многом более полезному, в том числе и для нас) пути. Вот и Джугашвили тогда воздержался от конфликта. Раз уж в Ялте договорились (пусть и неформально) о разделе сфер влияния, причём Греция оказалась за пределами нашей зоны – остаётся лишь надеяться на то, что стратегические оппоненты отнесутся к договору столь же серьёзно. Увы, надежда не оправдалась – но не по нашей вине, тем не менее, неизбежность немецкого нападения была очевидна. Слишком уж велики были проблемы самой Германии, слишком мала была вероятность их решения без удара по нашей стране.