Билл же ограничился сдержанным приветствием. Он явно думал о другом.
Паскуале указывал нам дорогу. Билл шел очень быстро. Я еле поспевал за ним.
Как только мы вышли из дверей, перед нами остановился «мерседес». Дверцы распахнулись, и мы погрузились в мир немецкой роскоши.
Я не сомневался, что если бы нам пришлось воспользоваться услугами такси, то имя водителя было бы Енох.
— Какой позор... Надеюсь, Даниил всего этого не видел. Устроили демонстрацию! Просил провести все как можно скромнее... — сокрушался Билл.
Я не был в настроении вступать в дискуссию, тем более что понимал и реакцию Билла, и тех ребят, благосостояние семей которых зависело от босса. Они старались как могли.
Я отвернулся к окну и сосредоточился на открывающейся панораме. Маленькие коробочки итальянских фабрик на островках асфальта среди полей и рощиц сменились городским пейзажем.
Рим прекрасен. Его красота открывается сразу, поражая воображение увиденным и осознанием гения, стоящего за каждым изваянием. Многослойный исторический пирог лишен эклектичности. Эти декорации позволяют сегодняшним актерам выйти в тогах или в средневековых камзолах, франкийских мундирах или в современных изысках мужской моды. Конечно, в основном итальянцы носят одежду в соответствии с модой, то увеличивая, то уменьшая ширину лацканов и число пуговиц. Здесь нет буйства, свойственного Милану, авангарду мировой моды, за которым тянутся Париж, Лондон и Нью-Йорк. Рим, если угодно, визирует тенденции, превращая их в востребованность, расцвечивая город добровольными живыми манекенами и оценивая пригодность изыска к повседневной реальности.
Удивительно, Рим полон магазинов мужской моды, а бедные дамы пребывают как бы на обочине. На их нарядах — отпечаток индивидуальности хозяек более выразителен, чем печать модного течения.
Витрины, витрины, статуи, фонтаны, ресторанчики. За каждым изгибом шоссе открывается прекрасная панорама, просчитанная одним из вечных гениев.
Город — сплошная иллюстрация из учебников архитектуры. Воплощенная машина времени. Копни где хочешь, и откроются бесконечные слои исторического пирога, наполненные мельчайшими подробностями быта ушедших поколений.
Однако произвести раскопки непросто. Дело не только в том, что для римлян Город — среда каждодневного обитания. Но и в том, что каждый метр притротуарного пространства всегда занят. Кажется, что прошел град малолитражных машинок: верткие градинки так удобны для маневрирования в уличной тесноте.
Вот и сейчас наш «мерседес» окружен мошкарой мотороллеров, на которых восседают граждане Вечного города, демонстрируя всем своим видом презрение к чужому — временному — богатству. Временному, как все, кроме Рима.
— Владимир, может, поедим перед приемом? Не думаю, что Папа нас накормит.
— В гостинице не хочешь?
— Не вижу смысла. Надоела гостиничная еда. Хочется местного колорита.
— Тут недалеко, у Аппиевых ворот, есть милейший ресторанчик. Хочешь, поедем туда?
Билл опустил стекло, оделяющее от нас водителя, и сказал:
— Заедем в ресторан у Аппиевых ворот, адрес... — и он посмотрел на меня.
Я подсказал:
— Аврора, 10.
Водитель с уважением посмотрел на нас:
— Браво, прекрасный выбор. Я позвоню, зарезервирую столик. Мы будем через пятнадцать минут.
Водитель поднял вверх большой палец. А я и не сомневался, что все будет хорошо.
Глава семнадцатая
Местечко небольшое, но популярное у местной приличной публики и обитателей прилегающих отелей. Хозяин, чей вид не оставляет сомнения в успешности бытия, как это водится на полуострове, прохаживается по залу, кокетничая с дамами и расшаркиваясь с господами. Жуир невысокого роста, с округлившимся животиком и задранным подбородком. Он гордо носит заслуженную славу великого хозяина масенького заведения.
Нас ресторатор встретил в дверях и провел в один из двух симпатичных зальчиков, украшенных живыми цветами и обязательной пышной живописью в дорогих рамах. Навязчивые картины не портили впечатления, а деревянные столы, стулья, чистые скатерти и легкомысленные абажуры придавали всему деревенский шарм — легкий полевой ветерок, перелетевший городскую стену.
Конечно, до принятия заказа дело не дошло. Хватило многозначительного вопроса хозяина:
— Мясо или рыба?
Ответ лишил нас права слова, но удостоил счастья лицезреть безупречно сидящий пиджак хозяина со спины.
Через несколько минут появился молодой человек в фартуке и на наших глазах совершил обряд жертвоприношения вина. Проделав необходимые манипуляции с салфеткой, штопором, снопа с салфеткой и дождавшись осмысленного поцокивания восхищения после нюхания пробки и смакования капель красного вина, он оставил нас в покое, удалившись не без развязности, но все же предварительно любезно разлив вино по стаканам.
Билла происходящее откровенно забавляло. Он отвык от возможности сидеть в ресторане, в котором всем глубоко безразлично, что он Билл Гейтс. Это там, у себя, в индустриально-финансовом мире, он большой человек. Здесь правят иные законы. В этом городе можно стать кумиром, магнатом, триумфатором. Но ненадолго. Толпа будет приветствовать тебя. К твоим ногам полетят венки — о Цезарь! — и поэты сложат гимны, воспевая твой триумф. Но где-то близко, на лезвии Брутова клинка, притаится забвение. Герой канет в небытие, и камни не вспомнят мелодию его гордой походки.
На улице Авроры, в маленьком квартале, возвышающемся над Испанскими ступенями, волны страстей разбиваются о Витторио Венето. На этом мелководье не водится крупной рыбы. Разве что хозяин ресторана. В этом закутке безвременья есть ответ на самый важный вопрос. И это не проблема акций. «Доу-Джонс» и «Насдак» воспринимаются как иностранные фамилии не очень учтивых посетителей. Главные вопросы — о свежести даров моря и правильности выбора поставщика мяса. Ответ на один из этих вопросов — перед вами. В восхитительном аквариуме плавают скорые жертвы чревоугодия.
Обед был прекрасен. Атмосфера ресторана располагала к наслаждению пищей. Никто не пытался пронзить глазами двух иностранных джентльменов, судя по одежде, американцев. Никого не мучили вопросы, что здесь делает самый успешный человек мира и почему вокруг не толпятся телевизионщики с камерами. Почему улица Авроры не забита могучими фургонами передвижных телевизионных студий и почему хозяин ресторана не спешит сфотографироваться со знаменитостью и просить у него оставить на скатерти автограф, чтобы потом вышить его золотом? Ведь так делают венские коллеги в «Захер-Кафе», на задворках Оперы...
Я подумал, что, может быть, это одна из последних возможностей спокойно посидеть в ресторане, отдав бразды правления чудному итальянцу. И, наслаждаясь деревенской пищей, не думать о духовном подвиге, на который мы были призваны.
Рим видел кровь многих христианских мучеников — не хотелось бы множить их число. Впрочем, в ресторане ничто не предвещало расправ с помощью креста, львов, тигров, огня и воды. Мы могли пострадать разве что от чревоугодия. Но в таком случае у нас нет шанса быть канонизированными.