Чтобы «сломать» Ефремова, абверу потребовалось довольно длительное время. Он отказался отвечать на вопросы и давать какие-либо показания. Контрразведчики, узнав о его привязанности к семье, пригрозили сообщить родителям в Советский Союз, что именно он предал Иоганна Венцеля (чего на самом деле не было). И Ефремов постепенно сломался, начал давать показания и в конце концов согласился на сотрудничество с немцами. А через некоторое время настолько вошел в раж, что стал даже поучать своих новых хозяев, когда те планировали те или иные акции против советской агентурной сети.
– Это неправильно, – говорил он, – следует делать так-то и так-то…
Подсказки эти были весьма своевременными, оказывая немцам неоценимую помощь.
Более того, Ефремов проинформировал абверовцев, что в случае его ареста вместо него должен быть назначен Антон Данилов – его русский коллега.
Оливер Пилат
СЕКРЕТ АТОМНОЙ БОМБЫ
Одним из самых крупных мероприятий во время Второй мировой войны в области шпионажа была, несомненно, организация Советами агентурной сети в Соединенных Штатах Америки по добыче секретной информации об атомном оружии. Химик Хэрри Голд из Филадельфии выступал в качестве связника между офицером советской секретной службы Яковлевым (занимал официальную должность в советском генеральном консульстве в Нью-Йорке) и различными американскими учеными, завербованными в качестве агентов. Среди них был и Клаус Фукс, рассказ о котором публикуется несколько ниже.
В данном же отрывке повествуется о том, как Голд во время одной из поездок получил две важные информации об атомной бомбе. Поездка была довольно рискованной, поскольку оба информатора находились в Лос-Аламосе, но русские на ней настояли из-за необходимости срочно получить новые сведения. Голд встретился с Клаусом Фуксом и Дэвидом Гринглассом
[51]
, армейским инженером, занимавшимся вопросами разработки взрывателей для атомной бомбы. Грингласса же привлек к агентурной деятельности его шурин Юлиус Розенберг
[52]
, окончивший через несколько лет свою жизнь вместе с женой Этель на электрическом стуле по обвинению в государственной измене.
В воскресенье, 3 июня 1945 года, примерно за шесть недель до того, как небо над Аламогордо озарила вспышка, подобная молнии, и ярче, чем солнце, и возвестившая миру о начале атомной эры, по лестнице дома номер 209 по улице Норф-хай-стрит в Альбукерке (Нью-Мексико) поспешно поднялся полный мужчина невысокого роста с опущенными плечами и недовольным выражением лица, позвонивший в дверь квартиры на втором этаже. Ему открыл молодой человек в халате и шлепанцах.
– Мистер Грингласс? – спросил незнакомец, с трудом переводя дыхание, и добавил, когда тот кивнул: – Меня послал Юлиус.
– О! – только и ответил Грингласс.
Заперев дверь, он подошел к небольшому столику, на котором стояла женская сумка (видимо, его жены), и достал из нее кусочек картона длиной около десяти сантиметров, оторванного от упаковки малинового пудинга. Посетитель достал и кармана такой же кусочек картона. Дэвид Грингласс удовлетворенно улыбнулся. Несмотря на стокилограммовый вес, темные кустистые брови и черную гриву волос, он производил приятное впечатление.
– Моя жена Рут, – представил он, сделав жест рукой.
Посетитель кивнул, приветствуя краснощекую, голубоглазую молодую женщину, тоже в халатике и домашних туфлях, которой на первый взгляд было не более двадцати лет.
– А я – Дейв из Питтсбурга, – произнес посетитель неожиданно звучным голосом.
– Надо же, – отозвалась Рут, – ведь мужа тоже зовут Дэвид.
– Мы, собственно, никого сегодня не ждали, – пояснил Дэвид Грингласс своему тезке из Питтсбурга, который был не кем иным, как Хэрри Голдом из Филадельфии. – Это приятная неожиданность. Можно ли вам что-нибудь предложить?
Голд ответил, что только что позавтракал. Он стоял, склонив голову и глядя в пол, будто бы ожидая услышать нечто вполне определенное.
– У вас есть какая-нибудь информация для меня? – спросил наконец он.
– Да, кое-что имеется, надо только сделать выписку, – ответил Грингласс.
Рут Грингласс ушла в небольшую кухоньку, чтобы заварить свежего кофе. Когда она возвратилась, мужчины уже пожимали друг другу руки, договорившись, что Голд зайдет еще раз в три часа пополудни за информацией по Лос-Аламосу.
Хэрри Голд, расположившись в гостинице «Хилтон», несколько часов читал криминальный роман, затем пообедал. Ровно в три часа он был у Гринглассов. Дэвид на этот раз надел военную форму. Судя по знакам различия, он был унтер-офицером. Рут приготовила чай и подала печенье. Сообщение Дэвид уже подготовил: на нескольких разлинованных листах бумаги виднелись схематичные и эскизные чертежи и рисунки с соответствующими пояснениями по тем проблемам, над которыми он работал в своем совершенно секретном бюро.
На дополнительных страницах прилагалась расшифровка различных букв, цифр и знаков, указанных на чертежах, а также список работников лаборатории Лос-Аламоса, которых можно было бы привлечь к сотрудничеству.
– Могу пояснить, – сказал Грингласс, – почему в мой список включена вот эта фамилия. Я порасспросил о нем нескольких человек. Может быть, он и не совсем подходит, но с ним произошла некая история…
– Это же невероятно рискованно и даже глупо, – прервал его Хэрри. – Вы ведь не должны говорить никому, а тем более высказывать просьбы об оказании вам помощи в ваших делах. Вам следует держаться совершенно изолированно и никоим образом не позволять себе даже намеков на то, что сообщаете определенную информацию на сторону.
На лбу Дэвида появились морщинки, и он пожал плечами, ответив, однако, совершенно дружелюбно:
– Юлиус попросил составить список людей, более или менее симпатизирующих коммунизму и способных представлять информацию по ведущимся работам. Вас же послал ко мне тоже Юлиус, не так ли?
В подтексте этих слов прозвучало: «Ведь Юлиус – ваш шеф?»
Хэрри Голд не стал ему возражать и тем более сообщать, что еще ни разу даже не видел Юлиуса Розенберга. Вместо этого произнес:
– Хорошо. Я возьму список.