Загадка XIV века - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Такман cтр.№ 104

Когда Екатерина заговаривала о Христе, своем женихе, то всегда упоминала кровь — «кровь агнца», «кровь, исполненную вечной божественности», «кровь, истекающую из сердца Иисуса». В каждой фразе — sangue; sangue и dolce (кровь и сладость) были ее любимыми словами. И слова изливались из нее потоком, не нуждавшимся в пере. Даже ее преданный духовник, Раймонд Капуанский, образованный человек, выходец из знатной семьи, будущий глава доминиканского ордена, иногда засыпал под звуки речи святой. За то, что так много сохранилось из откровений Екатерины, следует благодарить средневековых писцов, успевавших записывать ее многословные речи. Хорошо, что тогдашние ораторы использовали повторы: это позволяло слушателю вникнуть в смысл сказанного. Информация, по большей части, доходила до людей, пока они слушали герольдов, речи ораторов и чтение вслух, по этой причине писцы до наступления эры печати писали быстрее и лучше, чем когда-либо еще.

Слухи о видениях Екатерины и о ее постах распространились по свету, люди приходили посмотреть на нее, когда она впадала в транс. Екатерина разрешала гражданские споры и обращала на путь истинный отъявленных негодяев и проходимцев. Она приглашала к себе учеников, «как мать, зовущая дитя к своей груди». Ученики, в свою очередь, звали ее mamma. С 1370 года она стала все больше участвовать в общественной жизни — давала политические и духовные советы правителям, прелатам, магистратам и частным лицам.

Екатерина была абсолютно убеждена в том, что воля Бога и ее воля — одно целое. «Творите волю Божью и мою!» — велела она Карлу V в письме, склоняя короля к крестовому походу; в том же тоне писала она и папе: «Я требую… чтобы вы выступили против неверных!». Вслед за реформой церкви постоянной ее темой был «святой сладчайший крестовый поход». Григорий и сам во всех письмах выступал поборником крестового похода не только как средства оборонительной войны против турок, но также и как способа примирения Франции и Англии и удаления наемников из Европы. Екатерина же просила мира и страстно восклицала: «Мира, мира, ради Господа…» — с такой же страстью она обращалась ко всем правителям. Для нее крестовый поход имел религиозное значение. Это был труд христиан во славу Господа, и самыми главными радетелями этого труда были Екатерина и Филипп де Мезьер.

«Будьте не боязливым ребенком, а мужем, воспряньте, святой отец! Долой небрежение!» — подначивала Екатерина папу. Она и Хоквуда призывала подняться против врагов Христа, а не мучить Италию бесчинствами и разрушениями. В письме, адресованном кондотьеру «господину Джованни» и доставленном лично отцом Раймундом, она писала: «Умоляю Вас слезно, поскольку Вы находите удовольствие в войнах, не воюйте более с христианами, ведь этим Вы обижаете Бога». Потом она призвала его идти воевать с турками — «из солдата и слуги дьявола Вы обратитесь в мужественного человека, истинного рыцаря. Все же желает душа моя, чтобы Вы изменили свою жизнь и принесли служение и крест распятого Христа и стали его служителем, а с Вами и все Ваши сотоварищи и последователи».

Любимым увещеванием Екатерины было: «Будьте мужественны!». В ее видениях Дева Мария почти не появлялась, вся страсть Екатерины была устремлена на сына Богоматери. И все же в мирских делах Екатерина часто взывала к женскому влиянию и обращалась не к Бернабо Висконти, а к его решительной жене Регине; писала не королю Венгрии, а его властной матери, Елизавете Польской. Герцога Анжуйского Екатерина считала вождем крестового похода и просила, чтобы именно он презрел все удовольствия мира и отправился с крестом на священную войну. Когда она лично посетила его и герцогиню, герцог уже вполне приготовился возглавить поход и внял этому призыву.

В Авиньоне Екатерину угнетала атмосфера сладострастия и «греховного зловония», а также любопытство аристократок, которые щипали ее, чтобы проверить, действительно ли она впадает в транс после причастия, и даже кололи длинной иглой. Все свои тревоги она высказывала в бесконечных письмах папе, к которому обращалась «святой отец» и «сладчайший мой папа» (dolce babbo mio), а также на публике и во время частных аудиенций; при этом Раймунд Капуанский служил в качестве переводчика, поскольку Екатерина говорила на тосканском наречии, а папа — на латыни. Она требовала, чтобы папа начал реформу церкви с назначения достойных священников. Необходимо успокоить Италию, но не оружием, а милосердием, папа должен вернуться в Рим, но не с вооруженной охраной и с мечом, а с крестом, словно святой агнец, «ибо кажется мне, что кротость и прощение превратят свирепых волков в ягнят… и я приведу их, покорных, к Вашей груди. О, святой отец, добейтесь мира во имя любви к Богу».

Ее голосом говорили люди, страдавшие под властью «свирепых волков», и жажда религиозной реформы. Реформа для большинства людей означала освобождение от вымогательств церкви. В Германии в 1372 году сборщиков папских налогов хватали, калечили, некоторых даже душили, а священники Кельна, Бонна и Майнца клялись, что не станут платить десятую часть доходов, которую требовал от них Григорий XI. В церковных приходах, разрушенных наемниками, десятины доводили священников до бедности. Многие уходили, оставляя деревни без литургии и причастия, а опустевшие церковные здания разрушались или использовались как сараи. Некоторые священники пополняли скудные доходы подработкой в тавернах, на конюшнях или в других местах, что считалось для клириков inhonesta (неприличным).

Прелатов из высших кругов отвлекали управление собственностью и светские обязанности, они переставали заботиться о своих епархиях. Поскольку церковь могла предложить амбициозным мужчинам карьеру, сулившую власть и богатство, многие, вступавшие на эту стезю, были озабочены материальным, а не духовным вознаграждением. «Нет более страха перед Господом, — горевала в Риме Бригитта, — на его месте бездонный мешок с деньгами». Все десять заповедей, обронила она, сведены к одной: «Неси сюда деньги».

Сознавая собственные прегрешения, церковь выпускала эдикты, в которых осуждала неподобающую одежду, внебрачное сожительство, недостаток религиозного рвения, однако она не могла реформироваться, не пойдя против своих же интересов. Церковь стала зависеть от финансовой системы, это усугубилось ее пребыванием в Авиньоне; и хотя все признавали необходимость реформ, церковь сопротивлялась. Даже Екатерина в моменты просветления понимала, что реформа не может прийти изнутри. «Не плачьте, — сказала она отцу Раймунду, когда духовник прослезился из-за очередного церковного скандала, — ибо этим дело не кончится», дескать, в будущем не только миряне, но и клирики восстанут против церкви. Как только папа попытается осуществить реформу, продолжала она, прелаты окажут сопротивление, и церковь будет разделена, как при еретиках.

Саму Екатерину никто не упрекнул бы в ереси, она не была ни разочарованной, ни непокорной. Церковь, папство, священство, доминиканский орден были ее домом, а святость — его фундаментом. Она позволяла себе ворчать, но в кругу единоверцев. Разочарование же породило среди духовенства великих еретиков — Уиклифа, а в следующем поколении — Яна Гуса.

Обращения Екатерины позволяли Григорию XI противостоять давлению французского короля и кардиналов, настроенных против возвращения папства в Рим. Карл V утверждал: «Где папа, там и Рим», и послал своих братьев, герцогов Анжуйского и Бургундского к папе с тем, чтобы они его разубедили. Кардиналы тоже возражали против переезда в Рим, ведь короли Франции и Англии, «столь долго разделенные войной, разрушающей землю», вели разговоры о мире, и им требовалась помощь папы. Григорий оставался непреклонен. Несмотря на мрачные времена, он верил, что только присутствие папы может удержать Рим для папства, а когда Рим в случае его возвращения пообещал подчиниться, ничто уже не могло отложить отъезд Григория.