Береg Утопiи - читать онлайн книгу. Автор: Том Стоппард cтр.№ 68

Герцен. Какие цели вы преследуете?

Бакунин. Отмена государства освобожденными рабочими.

Герцен. Это разумно.

Бакунин. Тогда с тебя двадцать франков.

Герцен. Я дам тебе экземпляр «Колокола». Это последний. Они не хотят нас в Женеве, ни по-русски, ни по-французски. Не знаю, зачем я сюда приехал. Пока мой кошелек был открыт для них, русские презирали меня. Я давал и давал, пока не устал давать. И уж тогда они ополчились на меня по-настоящему. Эти «новые люди» – сифилис нашей революционной похоти. Они плюют на все, что прекрасно или человечно, в прошлом или настоящем.

Бакунин. Старой морали больше нет, а новая только формируется. Они попали в щель. Но у них есть отвага и страсть. В ненависти к молодым всегда есть что-то от старческого маразма. Самому молодому из моих новых соратников всего шестнадцать.

Огарев. Ты имеешь в виду Генри?

Бакунин. Нам важен каждый голос. Я сейчас занят преобразованием моего Союза в женевское отделение Интернациональной ассоциации рабочих Маркса.

Герцен. Но… Маркс хочет завладеть государством, а не отменить его.

Бакунин. Это ты в самую точку попал.

Герцен. В какую точку?

Бакунин. Это секрет.

Герцен. Но я состою членом Союза.

Бакунин. Да, но внутри Союза есть еще Секретный Союз.

Герцен. И какой там членский взнос?

Бакунин. Сорок франков.

Герцен. Нет, пожалуй, не стоит.

Бакунин. Ладно, я тебе все равно скажу.

Герцен. Ты слишком щедр!

Бакунин. Маркс этого не знает, но Союз станет троянским конем внутри его цитадели! Я уважаю Маркса. Мы оба стремимся освободить рабочего. Но Маркс хочет освободить рабочего как класс, а не как индивидуума. Такая свобода связана диктатурой рабочего класса. Но настоящая свобода спонтанна. Подчиняться какой-либо власти унизительно для духовной основы человека. Любая дисциплина порочна. Нашей первой задачей будет разрушить власть. Второй задачи не существует.

Герцен. Но твоих – наших – врагов в Интернационале десятки тысяч.

Бакунин. Вот тут и пригодится мой Секретный Союз – сплоченная группа революционеров с железной дисциплиной, подчиняющаяся моей абсолютной власти…

Герцен. Погоди…

Бакунин. Дни Маркса сочтены. Все практически готово, за исключением нескольких досадных мелочей. Я тебя больше никогда ни о чем не попрошу…

Его перебивает появление Таты, которая выходит из дома, ведя за собой Ольгу.

Общее движение… Мальвида, Саша и Терезина, Натали, которая более или менее пришла в себя. Прислуга накрывает чай для всех на столе в саду. Все собираются за этим столом.

Герцен будто ожил с приездом Ольги. Он идет ей навстречу. Они целуются.

Герцен (быстро). Я не услышал экипажа! Тебя встречали на станции? На границе все было в порядке? Как ты модно одета! Что? Что с тобой?

Ольга смотрит на Мальвиду в смущении.

Ох… ты забыла русский?

Ольга. Просто… мы с Мальвидой теперь говорим по-итальянски!

Герцен. Ну, ну и что в этом такого, в конце концов. Мы сами полжизни говорим по-французски! Самое главное, что ты здесь. (Мальвиде.) Добро пожаловать!

Саша (Ольге). Ты стала тетей!

Ольга реагирует, как положено, на Терезину и на коляску. Она уже знакома с Терезиной.

Мальвида. Надо же, какая роскошь, Александр! Мы к такому не привыкли. Надолго вы сняли эту виллу?

Герцен. Только на месяц. Из вашего окна вид на озеро.

Мальвида. На озеро и на другой берег.

Мальвида присоединяется к остальным. Герцен возвращается в свое кресло, отставленное несколько в сторону от стола с чаем. За столом все ввосьмером – Лиза отсутствует – начинают разговор…

Саша (Бакунину). Двадцать франков? На самом деле меня мало интересует политика, я преподаю физиологию.

Натали (Огареву). Тата написала ее чудесный портрет – так Саша с ней и познакомился.

Огарев. Ты по-прежнему занимаешься живописью?

Тата. Нет. У меня не было особых способностей.

Натали. Глупости. (Герцену.) Что же ты, Александр…

Бакунин. Семь уровней человеческого счастья! Первый – умереть, сражаясь за свободу; второй – любовь и дружба; третий – искусство и наука; четвертый – сигары; пятый, шестой, седьмой – вино, еда, сон.

Аплодисменты и возражения.

Огарев. Первый – любовь и дружба…

Мальвида. Первый – поднять человека на тот уровень, на который он способен!

Натали. Александр…

Тата. Оставь его. Он плохо спал ночью.

Натали. А кто хорошо спал? Где Лиза? У меня голова болит.

Мальвида (обращаясь к Натали). Я свято верю во фланель.

Герцен спит.

Ему снятся Тургенев и Маркс. Прогуливаясь, они появляются в поле зрения неправдоподобной парой.

Герцен. Маркс!

Они не обращают на него внимания.

Тургенев. Добролюбов однажды написал в «Современнике», что я модный романист, который путешествует в свите одной певички и организует ей овации в провинциальных театрах за границей… После этого остается переехать жить на Сандвичевы острова. Как вы думаете, Маркс?

Маркс. Сандвичевы острова? Так же, как и Россия, и по той же причине Сандвичевы острова к делу не относятся. Как класс, который борется за свою судьбу с угнетающим его классом, пролетариат Сандвичевых островов пока не сформировался. Я бы не советовал – пропустите все веселье. Но мой диалектический материализм еще и до Сандвичевых островов доберется. Мы, может быть, не доживем до этого, но когда катаклизм случится, это будет великолепно… Индустриализация непрерывно расширяется, чтобы насытить рынок самоварами, каноэ, матрешками, которые вкладываются одна в другую… Рабочий все более и более будет отдаляться от результатов своего труда до тех пор, пока Капитал и Труд не сойдутся в смертельном противоречии. Затем наступит последняя титаническая схватка. Финальный поворот великого колеса прогресса, которое должно раздавить поколения трудящихся масс ради конечной победы. Тогда наконец единство и смысл исторического процесса станут ясны даже последнему островитянину и последнему мужику. Разбитые жизни и ничтожные смерти миллионов будут осознаны как часть высшей реальности, высшей морали, которым бессмысленно сопротивляться. Мне видится красная от крови Нева, освещенная языками пламени, и кокосовые пальмы, на которых болтаются трупы по всей сияющей дороге от Кронштадта до Невского проспекта…

Герцен (Марксу). На этой картине что-то не так. Кто этот диалектический Рыжий Кот, с его ненасытной жаждой человеческих жертвоприношений? Этот Молох, который обещает, что все после нашей смерти будет прекрасно? История не знает цели! У нее нет либретто. Каждую минуту она стучится в тысячи ворот, и привратником тут служит случай. Нужны ум и смелость, чтобы пройти свой путь, пока этот путь переделывает нас, и нет другого утешения, кроме зарницы личного счастья… но если ничто не предопределено, то, значит, все возможно – и именно в этом наше человеческое достоинство.