Серебряная богиня - читать онлайн книгу. Автор: Джудит Крэнц cтр.№ 10

Франческа видела фотографии Рэма, насупленного, со строгим, недетским выражением красивого лица. Сведя вместе брови, мальчик смотрел прямо в объектив камеры. Она нашла, что ребенок мало походит на Стаха. От него веяло аристократической холодностью, а нервное, почти злое выражение лица ясно говорило, что он никогда не позволит себе быть таким грубовато-добродушным и открытым, как его отец.

— Для своего возраста он уже превосходный наездник, — сказал Стах. — Рэм — великолепный образчик физического развития. Его воспитывают как маленького солдата — проклятая традиция британской аристократий. — Он еще раз взглянул на фото и покачал головой: — Тем не менее он умен и, насколько им удалось обеспечить это, вынослив. Правда, в нем есть… какая-то… замкнутость, как у всех родственников его матери. А может быть, виной тому наш развод. В любом случае тут уже ничего не поделаешь, — пожал плечами Стах и, убрав фотографии подальше жестом человека, не собиравшегося в ближайшем будущем снова их разглядывать, привлек к себе Франческу. Он смотрел ей в лицо, взгляд его постепенно смягчался, и она ощутила, что служит ему надежной скалой в бурном житейском море.

Вилла под Лозанной была достаточно удобной и просторной, и Валенские решили остаться здесь до рождения ребенка. Лозанна со своими превосходными докторами находилась всего в нескольких минутах езды. Поскольку поездка в Индию отпала сама собой, Стах решил отправить табун своих пони в Англию попастись на травке. После войны он забрал большую часть состояния из Швейцарии и вложил ее в компанию «Роллс-Ройс». Рожденный в России, Стах вместе с родителями оставил родину, чтобы поселиться в Давосе. Такие решительные перемены произошли из-за болезни матери маленького Александра — такое имя дали мальчику при крещении, и врачи настояли на лечении княгини Татьяны в Швейцарии. Любящий и преданный муж, князь Василий Александрович Валенский принял нелегкое решение. Поручил уладить все имущественные дела и, окончательно порвав с Россией, обосновался в Альпийской республике. Выросший и Альпах, кочевавший вслед за сменой сезонов поло по всему свету, Стах не испытывал привязанности ни к одной стране, отдав свое сердце двигателям «Ролле-Ройса», которые, по его разумению, спасли Англию и сказали решающее слово в ходе войны.

Летом следующего года, когда ребенку будет несколько месяцев, они, как заверил Стах Франческу, переедут в Лондон, купят там дом, обоснуются в нем и превратят его в свое «родовое гнездо». Но пока, первые месяцы после свадьбы, они жили в состоянии столь невероятного взаимного обожания, такого страстного влечения друг к другу, что ни один из них и подумать не мог о путешествии более далеком, нежели поездка в Эвлен на противоположном берегу озера Леман, куда они время от времени отправлялись поиграть в казино.

Отмечая каждую прожитую вместе неделю, Стах дарил Франческе одну за другой хрустальные вазочки Фаберже из коллекции покойной матери, в которых стояли букетик цветов или веточка с фруктами или ягодами, искусно выполненные из драгоценных камней, бриллиантов и эмали. Цветки айвы, клюква и малина, ландыши, желто-белые нарциссы, шиповник и фиалки — все эти превосходные изделия ручной работы были такими утонченными, что блеск драгоценных камней и металла, послуживших для их изготовления, ничуть не мешал им казаться живыми. Вскоре у Франчески на столике рядом с кроватью выстроился целый цветущий сад из поделок Фаберже, а когда Стах узнал о будущем ребенке, он преподнес ей пасхальное яйцо Фаберже из ляпис-лазури с золотом. Внутри яйца находился желток из темно-желтой эмали. Когда яйцо открывали, приходил в движение специальный механизм, поднимавший из самой середины миниатюрную корону, точную копию короны Екатерины Великой, усыпанную бриллиантами и увенчанную рубином. Посередине короны на тончайшей золотой цепочке было подвешено еще одно миниатюрное яйцо, выточенное из рубина.

— Моя мать не знала точно, принадлежало ли это яйцо императорскому дому, — сказал Стах Франческе, когда она поинтересовалась историей поделки. — Отец приобрел его после революции у одного русского эмигранта, который утверждал, что это яйцо — одно из тех, что в свое время преподносились вдовствующей императрице Марии, но отказался объяснить, как оно попало к нему, а мой отец был достаточно умен, чтобы не настаивать на объяснении. Впрочем, клеймо Фаберже на нем есть.

— Я в жизни не видела подобного совершенства, — сказала Франческа, держа яйцо на ладони.

— Ну а мне приходилось, — ответил Стах, проведя ладонью по ее шее вниз и коснувшись ее груди, становившейся с каждым днем все полнее и тяжелее.

Франческа опустила руку, и яйцо упало с раскрытой ладони на ковер, когда его губы сомкнулись на одном из сосков, просвечивавших через тонкую ткань ее платья, и принялись требовательно посасывать его, как сосет ребенок, жаждущий материнского молока…

Когда зима окутала их большую виллу вблизи Лозанны, Стах взял за обыкновение после полудня возиться в конюшне со своими большими гнедыми лошадьми, а Франческа дремала, укрывшись легким шелковым одеялом на гагачьем пуху, и просыпалась, только ощутив легкий запах снежной свежести, врывавшийся в комнату с его приходом.

После чая, если вечер был не слишком ветреным, Стах возил Франческу кататься в запряженных лошадьми санях, она глядела на встававшую в небе луну, освещавшую обратный путь к их огромной вилле, весело и приветливо сиявшей вдали всеми своими окнами, будто океанский лайнер, прислушивалась к фырканью лошадей, мелодичному позвякива-нию колокольчиков и, пригревшись под меховой полостью в своей длинной собольей шубе с поднятым воротником, закрывавшим скулы и щеки, часто ощущала на лице катившиеся из глаз слезы. Но то были не слезы счастья, которые высыхают, едва пролившись. Нет, они скорее являлись следствием внезапной печали, что накатывает на человека в редкие минуты высшего наслаждения — так познание окружающего мира всегда несет в себе предчувствие утраты, беспричинное и необъяснимое.

Франческа осваивала искусство пользоваться огромным серебряным самоваром, занимавшим традиционное почетное место в столовой на круглом, покрытом кружевной скатертью столике, и постепенно знакомилась с толпой слуг, встретивших ее со смешанным чувством неприкрытого обожания и бьющего через край любопытства. Она неожиданно обнаружила, что оказалась фактически окруженной… она никак не могла подобрать нужного слова, нет, не штатом — здесь не было никакой субординации, — и не случайным обслуживающим персоналом и уж подавно не прислугой, которую можно прогнать. Скорее всего, судьба забросила ее в особое племя, где о каждом следовало помнить и заботиться как о родственнике.

Благодаря замужеству она окунулась в совершенно незнакомый уклад жизни, той жизни, в которой была Маша, самовластно и споро выдвигавшая, как будто это было само собой разумеющимся, ящики комода с бельем хозяйки, чтобы с величайшей тщательностью сложить каждую вещь; Маша, которая вешала ее купальные халаты на плечики, завязав на них пояса и застегнув на все пуговицы так, что, когда понадобится, их невозможно было быстро надеть; Маша, которая в соответствии с собственным представлением о том, как следует хранить шарфы, шали и платки, сортировала их по цветам, а не по размерам и назначению, так что старый любимый шарф имел обыкновение теряться среди множества других; Маша, заходившая в ванную комнату, когда госпожа принимала ванну, с нагретым и уже развернутым полотенцем, чтобы принять ее из воды и обернуть теплой тканью.