– Мы, э-э, а мы думали, – главный убийца тщательно подбирал слова, – что др… король за прошедшие недели как-то уже определился с этим вопросом.
– А, ничего хорошего, знаете ли. Ничего хорошего. Бродячие собаки и тому подобное, – Воунз закоченелым взглядом смотрел на стол. – Теперь, когда он стал королем, подобные паллиативы более для него неприемлемы.
Молчание нарастало, уплотнялось и обретало фактуру. Советники думали изо всех сил, в особенности об обеде, который только что съели. Большей концентрации умов способствовало появление огромного бисквита с горой взбитых сливок.
– Э-э, – выговорил наконец торговец, – а как часто король бывает голоден?
– Он всегда голоден, – отозвался Воунз, – но ест только раз в месяц. По сути, это не еда как таковая, а ритуал.
– И, э-э, – в разговор вступил главный убийца, – и когда король в последний раз, э-э, ел?
– К сожалению, вынужден сказать, что он не ел по-настоящему с тех самых пор, как прибыл сюда, – ответствовал Воунз.
– О!
– Вы должны понять, – Воунз отчаянно крутил в руках деревянный нож, – что прятаться за углом, подстерегать жертву – это все приличествует разве что какому-то заурядному убийце…
– Я бы попросил… – начал главный убийца.
– Заурядному, еще раз подчеркиваю я… Так вот, это… это не приносит… не приносит удовлетворения. Самая суть питания его величества заключается в том, что оно должно быть… должно быть актом единения между королем и подданными. Оно должно укреплять связь между короной и обществом, – добавил он.
– А конкретный характер пищи? – главный вор говорил так, как будто слова душили его. – Речь идет о юных девственницах?
– Глупейший предрассудок, – пожал плечами Воунз. – Возраст несуществен. Но, разумеется, семейный статус играет роль. А также общественное положение. Наверное, это как-то влияет на вкус. – Он наклонился и заговорил уже другим голосом – полным боли, настойчивым и, как им показалось, в первый раз за все это время своим собственным. – Пожалуйста, задумайтесь об этом! – прохрипел он. – В конце концов, это ведь всего раз в месяц! В обмен на столь многое! О семьях людей, полезных королю, таких как вы, особо верных, вопрос даже не будет подниматься. А когда вы обдумаете все альтернативы…
Все альтернативы они не обдумывали. Обдумывания одной из них вполне хватало.
Воунз говорил, а вокруг тем временем сгущалось сосредоточенное молчание. Они избегали смотреть друг другу в глаза, из страха увидеть там отражение собственных мыслей. Каждый думал: «Сейчас кто-нибудь (не я) обязательно выскажется, выразит протест, и тогда я пробормочу что-нибудь в поддержку, нет, это нельзя будет истолковать так, словно я что-то действительно СКАЗАЛ, я ведь не такой дурак, но пробормочу я очень твердо, так что ни у кого не останется никаких сомнений – я действительно не одобряю это, потому что в такие моменты любому человеку чести подобает почти встать и почти сказать, чтобы быть почти услышанным…»
Но никто не произнес ни слова.
«Вот трусы», – подумал каждый.
И никто не прикоснулся ни к пудингу, ни к поданным напоследок шоколадным конфетам толщиной с кирпич. Красные, мрачные, они лишь молча внимали монотонному жужжанию Воунза, а когда обед закончился, постарались как можно быстрее разойтись, так чтобы не пришлось разговаривать друг с другом.
То есть так поступили все, кроме главного торговца. Так получилось, что он вышел из дворца вместе с главным убийцей, и они шагали по улице бок о бок. Президент Гильдии Купцов и Торговцев старался смотреть на хорошую сторону медали. Он всегда был одним из тех запевал, которые вселяют в людей бодрость, когда дело – полный швах.
– Ну и ну, – покачал головой он. – Значит, теперь мы самые верные. Даже забавно.
– М-м-м-м-м, – промычал убийца.
– Интересно, в чем разница между самым верным и просто верным? – громко сказал главный торговец.
Убийца осклабился.
– Если ты самый верный, то все сожрешь и не подавишься.
Он вновь уставился себе под ноги. Что не выходило у него из головы, так это прощальные слова Воунза. Которые были произнесены, когда главный убийца пожимал руку секретарю патриция. Интересно, услышал ли их еще кто-нибудь? Вряд ли… они были скорее формой, чем звуком. Воунз просто шевелил губами, не отрываясь глядя в загорелое от лунного света лицо убийцы.
«Помоги. Мне».
Убийца поежился. Почему Воунз обратился именно к нему? Насколько он знал, есть только один вид помощи, которую он может квалифицированно оказать, и очень немногие просят оказать ее им самим. В большинстве случаев люди выкладывают кругленькую сумму, чтобы эту помощь оказали в виде сюрприза кому-то другому. Что творится с Воунзом? Почему любая альтернатива кажется ему лучше, чем?…
Воунз остался один в темном зале, похожем на опустевшее поле боя. Он ждал.
Можно было бы попробовать убежать. Но он опять найдет его. По запаху его сознания. Он достанет его повсюду.
И сожжет. Это еще хуже. Так, как он поступил с братьями. Быть может, это мгновенная смерть, то есть НА ВИД она кажется мгновенной, но Воунз провел долгие бессонные ночи, задаваясь вопросом: а что, если эти последние микросекунды каким-то образом субъективно растягиваются в раскаленную добела вечность, когда каждая частичка твоего тела превращается в мазок плазмы, и ты посреди всего этого жив?…
О НЕТ. ТЕБЯ Я НЕ СОЖГУ.
Это не телепатия. Насколько Воунз понимал, телепатия – это когда ты слышишь чей-то голос в голове.
Он же слышал этот голос всем телом. Вся его нервная система, как тетива лука, отозвалась и натянулась при звуках этого голоса.
ВСТАНЬ.
Дернувшись, Воунз вскочил, перевернув стул и ударившись ногой о ножку стола. Когда голос начинал говорить, он контролировал свое тело ровно в той же степени, в какой вода контролирует силу тяжести.
ПОДОЙДИ.
Походкой зомби Воунз двинулся к дракону.
Крылья, не торопясь и время от времени поскрипывая, принялись разворачиваться, пока не заполнили собой весь зал. Кончик одного крыла проткнул окно и теперь проветривался на свежем воздухе.
Медленно и чувственно дракон вытянул шею, зевнул. Покончив с этим, он неспешно повернул голову, и она оказалась всего в нескольких дюймах от лица Воунза.
ЧТО ОЗНАЧАЕТ «ДОБРОВОЛЬНЫЙ»?
– Это, э-э, это означает, когда человек делает что-то по собственному выбору, то есть сам, без принуждения, – ответил Воунз.
НО У НИХ НЕТ ПРАВА ВЫБОРА! ОНИ БУДУТ УВЕЛИЧИВАТЬ МОИ СОКРОВИЩА, ИЛИ Я ИСПЕПЕЛЮ ИХ!
Воунз набрал в рот побольше воздуха.
– Да, – начал он, – но вы не должны…
Беззвучный рев ярости закрутил его на месте.