Кошка души моей - читать онлайн книгу. Автор: Полина Поплавская cтр.№ 20

– Могу я поговорить с профессором Руфью Вирц? У меня к ней неотложное дело, связанное с… с ее… – девушка так и не смогла выговорить «покойным», – сыном.

Но на том конце провода, вероятно, были в курсе, и через некоторое время Пат услышала низкий томный голос:

– Руфь Вирц слушает вас.

Пат застыла от растерянности, а еще больше – от схожести голосов матери и сына.

– Я… Я была любовницей Мэтью и…

– У моего сына их было слишком много. Вы звоните, чтобы сообщить мне это, или у вас что-то серьезное? Мое время мне дорого.

– Мне трудно говорить об этом по телефону. Прошу вас, в память о вашем сыне позвольте мне увидеться с вами. Я буду буквально через час.

– Хорошо. Но я смогу уделить вам не более десяти-пятнадцати минут. Буду ждать внизу, в холле.

По обледеневшему шоссе Пат гнала старенький «сааб», как сумасшедшая, подспудно надеясь, что, может быть, и она так или иначе повторит сейчас судьбу Мэтью, и тогда уже не надо будет никаких уязвляющих сердце вопросов.

Но она вполне благополучно добралась до Нью-Йорка и без труда нашла институт. И, только толкнув массивную стеклянную дверь, Пат отчетливо поняла, что эта встреча бесполезна и не облегчит ее горя. Скорее наоборот. Однако выйти было уже невозможно – она оказалась в вертушке, которая и вытолкнула девушку в просторный светлый холл без единого кресла. И посреди этого безжизненного пространства стояла женщина. Пат представляла себе пожилую ученую даму, почему-то непременно в белом халате и очках – а перед ней стояла постаревшая Кармен. При виде Пат она не сделала ни малейшего движения навстречу, и ни один мускул не дрогнул на гордом матово-смуглом лице, так похожем на другое, теперь навеки потерянное. И Пат мгновенно призналась себе, что за таким холодом скрывается подлинная трагедия, – и за одно это она уже готова любить эту женщину.

Пат медленно, словно к ногам были приделаны стопудовые гири, шла через холл.

– Я Патриция Фоулбарт, телевидение «Гранада». Поймите, мне от вас ничего не нужно. Только увидеть вас и… узнать, где он теперь лежит. Чтобы приехать туда… с нашим ребенком, когда он вырастет.

– Что!?

– Я беременна, честное слово, это не шантаж. – И Пат доверчиво распахнула полы дубленки, где под тонким платьем уже был заметен живот.

Лицо Руфи неожиданно исказила гримаса ненависти.

– Если всякая шлюха, которую столь опрометчиво осчастливил мой сын, – низкий голос звучал еле слышно, но хлестал, как плеть, – или, может быть, вовсе не он, станет лезть ко мне с дурацкими вопросами, у меня язык отвалится отвечать. А что касается вашей утробы, красавица, то плод из нее выскоблите, а моего сына из головы выкиньте. У меня нет больше сына. – И, не глядя на девушку, она повернулась и пошла в глубину здания, удивительно ровно неся покатые плечи и округлые бедра.

Пат, как загипнотизированная, смотрела за уходящей фигурой, пока та не скрылась, и только тогда, вскрикнув, бегом бросилась прочь. Прочь, прочь, теперь ей все ясно! Он никогда не любил ее и никогда не нужен был ему бэби! Она жила во лжи, ради чужой прихоти, которую считала чувством!

Не помня себя, Пат забралась в машину и помчалась обратно в Трентон.

Дорога была уже совершенно сухой.

* * *

Прижимаясь грудью к рулю и пытаясь слиться с машиной в единое целое, Пат летела на предельной скорости. Все чувства, все впечатления ушли, и в пьяняще-пустой голове пульсировала лишь одна, все четче созревавшая мысль.

Пат ворвалась в дом, даже не закрыв за собою двери, и сразу же поднялась на второй этаж – в святая святых, где за все время отсутствия Мэта она была только раз. Зал встретил девушку застоявшимся запахом пыли и сигарет. На секунду ей почудилось, что она пришла на кладбище. Что же, тем лучше! И Пат с остервенением начала расшвыривать валявшиеся на полу вещи, перетряхивать бумаги и одеяла. Но того, что искала, не нашла. В обиталище Мэтью не было ни полок, ни шкафов – безбытное пространство, в котором царствовали творчество и… разложение. Сейчас, после его смерти, это вдруг стало для Пат настолько очевидным, что она удивилась своей прошлой слепоте. Неужели только ее любовь делала этот зал уютным и живым!? Но теперь ей было не до того. Незаслуженная тяжкая обида раздавила ее и уничтожила способность думать о чем-либо другом, кроме того, как отплатить за нее. Пат ринулась вниз, в ванную… Но и там ничего не оказалось. Перевернув вверх дном даже спальню и кабинет, она в изнеможении упала на стул в кухне. Месть уплывала из рук. И тут ее взгляд упал на оставленную Жаклин упаковку со снотворным, которое она давала Пат в рождественскую ночь. Девушка схватила коробочку и почти сладострастно, по слогам прочла название. В нем было что-то красивое, древнеримское… Она умрет гордо, как римлянка. Пат налила себе бокал оставшегося в холодильнике божоле и, положив на него упаковку, легко, почти танцуя, пошла в спальню.

В доме после ее пятидневного отсутствия было холодно, поэтому Пат забралась на кровать и накрылась дубленкой. Немного согревшись, она принялась выщелкивать из станиолевых гнездышек веселые, круглые, цвета первых листьев таблетки. Пат раскладывала их аккуратной окружностью, чтобы потом можно было смахнуть в горсть целиком. А может быть, лучше глотать по одной и уплывать медленно? Неожиданно Пат испугалась простой мысли о том, что все та же Жаклин, которая знает об их возвращении сегодня, придет навестить ее – и все погубит. Надо позвонить ей, пока не поздно. В кабинете было еще холодней, чем в спальне, и Пат едва удерживалась, чтобы Жаклин не услышала, как стучат ее зубы.

– О Пати! Как я рада, что ты вернулась! Как ты себя чувствуешь? Мистер Шерфорд рассказал мне, что погода была чудесная, – щебетала француженка, не давая Пат раскрыть рта. – А к вам, то есть к тебе, – виновато поправилась она, – никто не приезжал и ничего не разузнавал, все спокойно. Я забегу к тебе через пару часов и все сделаю. А ты отдохни с дороги, ведь тебе нельзя переутомляться. Мистер Шерфорд сказал, что…

– Жаклин, я именно и собиралась лечь поспать. Дорога была очень тяжелая. – Пат уже сама не понимала, о какой дороге она говорит. – Я позвоню тебе, как встану. Очень хочу тебя видеть, – легко солгала она под конец и повесила трубку. Теперь уже никто ей не помешает.

И, вернувшись в спальню, она решительным движением собрала в ладонь таблетки, уже не считая и ни о чем больше не раздумывая. В горле осталось ощущение неприятного комка, и, чтобы убрать его, девушка отбросила подушку и легла на ровную поверхность. «Как в детстве на снег», – улыбнулась она, вспомнив, что отец, учивший ее кататься на лыжах, всегда говорил: «Если уж ты совсем устала, если действительно невмоготу, то просто ляг на несколько минут на снег, раскинь руки и закрой глаза – и встанешь полная сил и желания идти снова».

Бедный папа, ему, наверное, будет тяжелей, чем маме. Мама так безумно его любит, эта любовь спасет ее в том горе, которое она им причинит. А ведь они ждут ее, ждут, может быть, уже завтра. Мама наверняка уже повесила над входом веночек из омелы, а папа колдует над составом очередного – каждый год нового – «робингудовского» глинтвейна. Пат явственно ощутила во рту пряный, радостный вкус напитка, и ей стало совсем легко. И они отошли бы с мамой за высокую, упоительно пахнущую свежей хвоей елку, стоящую на старинной витой позолоченной крестовине, и она весело рассказала бы маме о будущем внуке…