У кого как… - читать онлайн книгу. Автор: Жанна Корсунская cтр.№ 27

Именно тот главный советник персидского царя, который спровоцировал казнь Вашти, разослал по всем ста двадцати странам письма с царским приказом уничтожить евреев. Он бросал жребий — пур, выбирая дату погромов. Жребий выпал на тринадцатый день еврейского месяца Адар. Однако Эстер так повлияла на своего мужа, персидского царя, что в день, назначенный для казни евреев, казнили именно советника и всю его семью.

Эстер перевернула жребий — пур.

Все это было весной. Весной мы празднуем праздник Пурим — в память об этом чудесном событии. Я родилась в праздник Пурим. И ты, Гера, приедешь в Иерусалим в праздник Пурим. Так выпадет твой жребий».

Часы бьют одиннадцать.

Не могу разобраться, что преобладает во мне сейчас: любопытство или жажда обладать Эстер — «мисс Вселенной». Мисс моей Вселенной. Мой жребий.

Праздник Пурим...

Кто-то же есть в нашем городе, соблюдающий еврейские традиции? Кто-то должен быть. Напрягаю память, листаю свою телефонную книжку. Саша Гальперин! Мой сокурсник. Месяца три назад мы встретились случайно на банкете, и он приглашал меня зайти в восстановленную синагогу. Набираю номер.

— Привет, старик.

— Привет.

— Не разбудил?

— Нет. Неужели надумал зайти в синагогу?

— Почти на пути к ней. Скажи-ка мне, когда будет праздник Пурим?

— Пурим?

— Да.

— Чудеса! Праздник чуда, и ты, атеист отпетый именно им интересуешься. Действительно, чудо! В этом году по обычному календарю выпадает на семнадцатое марта.

— Спасибо. Большое спасибо... Я зайду в синагогу.

Кладу трубку и очумело смотрю в Леночкину распечатку, которую она оставила мне перед уходом: «Вылет из Москвы 17 марта в 9.20 утра. Прилет в Тель-Авив 17 марта в 13.20 по местному времени».

Я не верю в чудеса!.. Чудеса — это обыкновенные совпадения. Люди сами придумывают связь, потому что так легче жить.

Религия необходима слабым. Человек открывает дверь и знает, что дальше будут лестницы, по которым он спустится, чтобы выйти из подъезда. Человек не выносит пустоты и неизвестности. Религия — это и есть лестница, ведущая человека из подъезда. Религия нужна, чтобы народ жил в определенном порядке, соблюдал законы.

Религия — это стройная законодательная власть над умами. Нет ничего общего между религией и верой. С помощью религии часть людей зарабатывает себе деньги на жизнь. И на здоровье, пусть зарабатывает, только не нужно вмешивать в это меня.

Я верю, что в мире есть какая-то огромная сила. Сила, неизвестная еще и неподвластная науке. Сила, благодаря которой я иногда кажусь самому себе маленьким и никчемным. Но эта сила, в существование которой я верю, никак не связана с религией. Никак не связана.

Главный редактор радостно встает мне навстречу:

— А я тебя ждал.

— Почему?

В выходные читал архив отца, нашел его письма к маме из лагеря для военнопленных. Его во время войны сослали под Красноярск как немецкого шпиона, потому что он бежал из Польши. Папа описывает какой-то страшный сорокаградусный мороз. Как это? Ты помнишь? Ты же из Сибири.

— Помню... Это действительно очень страшно, если нет теплого помещения и теплой одежды, чтобы туда дойти.

— Ты была в такой ситуации?

— Один раз полчаса.

— Расскажи.

— Это все равно не то. У меня был теплый дом впереди. Просто автобус не пришел. Я шла пешком. Точнее, бежала... пыталась бежать. Было тяжело дышать. Но это невозможно сравнить с ситуацией, когда некуда идти и не в чем.

— Я не думал об этом...

— Но твой отец спасся.

— Да, а когда русские разрешили гражданам Польши вернуться, забрал маму — она жила в Ташкенте, она провела там годы войны. Мама тоже из Польши. Забрал маму, и они приехали в Израиль.

— В Польше никого не осталось из родных.

— Откуда ты знаешь?

— Мой папа дружил с польским евреем, который остался после войны в Сибири, потому что не к кому было возвращаться. А вообще, снег и вьюга — это прекрасно! Звезды и снежинки сливаются в едином сиянии и падают в ладони.

— Звезды? А холод? Собачий холод! Я был однажды в Норвегии в январе. Чуть не околел.

— В Норвегии... Там не была. Вот получу ставку, разбогатею, куплю билет и отправлюсь в Норвегию.

Ури понимает мой намек, хотя израильтяне любят говорить напрямую, без обиняков. Он знает: я мечтаю, чтобы меня взяли в штат редакции этой знаменитой ивритской газеты.

— Между прочим, твои шансы увеличились. Когда ты получаешь диплом второй научной степени?

— Через две недели. А какие у меня шансы?

— Барлев летом выходит на пенсию. Его ставка освобождается.

— Есть еще претенденты, кроме меня?

— Претенденты есть всегда... Принеси-ка нам пару сенсаций от твоих русских.

— Они не русские, а евреи.

— Оставь, все так говорят: русские, мароканцы, грузины, эфиопы, румыны, поляки. Понятно, что евреи. Какого-нибудь мафиози — русского еврея раскрути. Или еще что-нибудь в этом роде. Постарайся, подложи супербомбу в пятничный номер.

— Постараюсь, и что?

— У меня будут все основания отстаивать твою кандидатуру перед владельцами акций.

— О'кей.

— А пока есть две темы. Новые репатрианты из России разрабатывают первый израильский спутник.

— А вторая?

— Заказная. О жизни новых репатриантов — подростков в интернатах.

— Это те ребята, которых привозит в Израиль еврейское агентство по специальной программе?

— Да. Телефоны ученых возьмешь у Тами в секретариате, а с интернатами сама разберешься.

— Угу.

— А что красивая такая сегодня? Друг наконец появился?

— Появился и растаял.

— Как это?

— Восходит солнце, и все, что на горизонте, тает в его горячих лучах...

— Хорошее начало для статьи об интернатах. «Солнце всходит, и все, что на горизонте, тает в его горячих лучах, так растаяла прежняя жизнь российских подростков в новых лучах жаркого израильского солнца...»

— Красиво.

— — Романтично. Вы, русские, любите романтику.

— А вы, израильтяне, любите давать всему четкие определения.

— Что в этом плохого?

— Ури, мы же не в супермаркете живем, где все подписано: колбаса, сыр, хлеб, помидоры.

— И говорите запутанно, так же, как живете.